Свиток желаний
Шрифт:
Вероятно, Улита тоже догадывалась об этих причинах. В сердцах она так шлепнула печатью по очередной регистрации, что чернильница подпрыгнула.
– Ишь ты, поди ж ты!.. Надоело как все! Если через десять минут народец не перестанет валить, я возьму пулемет и выйду на улицу узнавать, кто последний!..
Аида Плаховна встала и неторопливо потянулась. Кости ее загремели.
– Не стоит, Улитушка, не утруждай себя, болезная! Давай уж лучше я выгляну. Мне и так уж пора! Засиделась я! Арей, счастливо! – крикнула она, повысив голос, чтобы слышно
– Бывай, Аида! Заглядывай еще, только не по работе! – донеслось из кабинета.
– И вы бывайте! Ишшо свидимся! – пообещала Мамзелькина Мефодию и Улите и, позванивая зачехленной косой, направилась к двери.
Вид у Аиды Плаховны был томный и разомлевший. Однако заметно было, что мысленно она уже подготовилась к труду. Когда Мамзелькина вышла, Улита некоторое время подслушивала у двери, а затем небрежно бросила печать в ящик.
– Сдается мне, приема сегодня больше не будет, – сказала она и посмотрела на часы. – Ну что, Мефодий? Собирайся давай! Свидание у меня в шесть… Сейчас почти пять. Успеваем. Через московские пробки нас провезет Мамай. И горе тому бульдозеру, который не увернется.
– А куда мы? – спросил Мефодий.
Он надеялся заехать сегодня к Ирке. Сто лет уже у нее не был. Совесть грызла, пилила и заедала.
– Как куда? – удивилась Улита. – Неужели я не говорила утром? Видно, из головы совсем вывалилось… К таксидермисту. Арею нужны крысиные кожи. Много.
– Зачем?
– Здрасьте-досвидания! А протесты Лигулу писать в его Канцелярию? Эта вонючка заваливает нас графоманскими приказами, а протесты принимает только на кожах. Заметь, доносы он получает на чем угодно. Хоть на салфетках, хоть на туалетной бумаге, хоть молоком между строк. Напиши ему донос на египетской пирамиде – и ту мигом сцапает и утащит в уголок.
Улита нетерпеливо схватила серебряный магический колокольчик и тряхнула им, вызывая Мамая.
Оказавшись на улице, Мефодий с интересом огляделся. Ему было интересно, в какой машине приедет хан на этот раз. Он уже привык к тому, что автомобиль всякий раз меняется. Так случилось и сегодня. Вместо привычной рухляди времен Второй мировой Мамай был в сияющем черном «Роллс-Ройсе». Новый «Роллс-Ройс» не имел никаких видимых повреждений, и, лишь обойдя его, Мефодий обнаружил несколько пулевых отверстий в стекле правой задней дверцы.
– Неужели попали? – спросил он.
Мамай понимающе оскалился.
– Да уж не промазали. Даже броня не спасла. Не бойся, хозяин! Скелеты не кусаются, – сипло сказал он.
Внутренне собравшись, Мефодий потянул на себя дверцу и с облегчением вздохнул. Заднее сиденье выглядело вполне прилично. Если скелеты когда-то там и были, сейчас они явно находились в отлучке.
– Мамайчик, мы не опоздаем? У меня в шесть личная жизнь. Со стражиком света встречаюсь, между прочим, не хухры-мухры, – проворковала Улита.
Плоское лицо хана осталось бесстрастным. Мефодий подумал, что у Мамая давно уже нет личной жизни. Только Тартар, гонки и пустота.
– Успеем, –
«Роллс-Ройс» рванулся с места. Покрышки завизжали, подписывая себе некролог. Правое зеркальце сразу отлетело, зацепив парковочный столбик. Заднюю дверцу пропорол выступающий край лесов, во множестве окружавших дом № 13. Сверху посыпались какие-то доски. Улита проворчала, что Арей будет недоволен.
А «Роллс-Ройс» уже вылетел на дорогу и помчался, вспахивая пробку, как консервный нож банку. Мефодий понял, что у таксидермиста они будут вовремя. Или время об этом пожалеет.
Таксидермист Цюрюпов, мрачный молодой детина, пахнущий старыми чучелами и формальдегидом, ждал их в мастерской, в которую Улита и Мефодий вошли, стараясь ни к чему не прикасаться. На стенах большой полуподвальной комнаты помещалась коллекция Цюрюпова, состоящая из аномальных, уродливых черепов. Здесь была баранья голова с искривленным, вросшим в одну из глазниц рогом, медвежий череп с двумя следами от пуль, челюсть собаки с безобразным прикусом и много подобных экспонатов. Единственный «нормальный» череп принадлежал слону, сдохшему в гастролировавшем румынском цирке.
На столе, ярко освещенном хирургическими лампами, лежала мертвая кошка, рядом с которой поблескивали на тряпке скальпели, пилки и разделочные ножницы. Увидев Улиту, таксидермист смутился и забормотал, что вот один банкир заказал чучело кошки.
– Он очень любил эту кошку? – наивно спросил Мефодий, стараясь не смотреть на полуразделанную тушку.
Его сразу начинало тошнить.
Цюрюпов осклабился. Зубы у него были такие страшные, а челюсти такие мощные, что Мефодию невольно пришло на ум, что его череп явился бы достойным экспонатом этой коллекции. Так сказать, завершающим. И тем нелепее звучало хихиканье, визгливое, девичье.
– Любил?.. Терпеть не мог!.. гьи-гьи… Прятала ему в ботинки рыбу!.. гьи… орала… гьи! И так восемнадцать лет подряд… И все это время… гьи… банкир вынашивал план мести… гьи-гьи… – то и дело издавая причмокивающиеся звуки, сообщил таксидермист.
Улита демонстративно посмотрела на часы.
– Ну и где? – спросила она.
Цюрюпов метнулся куда-то в угол и вернулся с полусотней крысиных кож. Верхние еще не совсем просохли. Улита взяла кожи и молча пошла к выходу. Таксидермист нагнал ее уже у двери и, снижая голос, быстро, косноязычно забормотал, прося продлить срок аренды.
– Гьи-гьи… гьи-гьи… – только и слышал Мефодий.
– Больше трех раз не положено! – строго сказала Улита, по привычке делая физиономию чемоданчиком.
– Но мне совершенно необходимо!.. гьи… Мне же нельзя по-другому! Ну тогда ты, мальчик!.. сделай что-нибудь, гьи! – почти простонал таксидермист, пытаясь обнять Мефодия за плечи.
Вспомнив разделанную кошку на столе, Буслаев резво отпрыгнул.
– Только без цирка! Мы не слоны! – поморщившись, сказала Улита. – И оставьте ваши «гьи» при себе. Попытаемся сделать исключение. Когда истекает срок вашей аренды?