Свободу медведям

Ирвинг Джон Уинслоу

Но она отвернулась от меня и ткнула пальцем в шестиугольные просветы ограды, показывая на спящих Животных Смешанной Классификации, которые сгрудились в середине загона.

— Как можно при них, Графф, — прошептала она.

А я подумал: «И вправду, этим животным и без того достается».

Мне хотелось подурачиться, но я справился с собой; неожиданно Галлен сама принялась робко ласкать меня, и я решил, что она передумала. Но она прошептала нежно:

— Графф, разве ты не видишь? Как здесь чудесно? Что тебе еще надо? — И она противно укусила меня за подбородок, но меня не так-то

просто было провести.

Признаюсь, я перешел на оборонительную позицию, отодвинулся от нее подальше. А она прошептала:

— Графф?

Но я продолжал удаляться от нее вдоль линии загородки, на четвереньках, царапаясь о кусты. Так что она потеряла меня из виду и громко позвала:

— Графф!

Из Обезьяньего Комплекса раздался неистовый стук, словно кто-то ударил дубинкой, и какое-то тяжелое животное затопало копытами, туда и обратно. Пара Больших Кошек прочистила рыком горло. А Галлен сказала:

— Ну ладно. Иди сюда. Я пошутила.

— Ты все время шутишь, да? — откликнулся я, выглядывая из глубины загородки. — Ты постоянно пытаешься отвлечь мое внимание от этого.

— О, Графф! — воскликнула она, и остатки потревоженного стада сгрудились и застучали копытами по другую сторону загородки.

— Заткнись, Галлен! — хрипло ответил я.

— О, Графф, — снова прошептала она, и я слышал, как она сдерживает дыхание, чтобы не зарыдать. — Я даже не понимаю, что ты хочешь делать. Правда, я даже не могу себе представить, не знаю почему.

«На самом деле я тоже», — подумал я. Трудно принимать решение, когда ты настроен таким образом, как я. Но для того чтобы принять решение, есть кое-что, что может помочь, например болото, которое появляется там, где ты его меньше всего ожидаешь.

До меня вдруг дошло, что зоопарк пробудился — и не из-за негромких всхлипываний Галлен. Я хочу сказать, и в самом деле пробудился. Животные вокруг нас застыли в напряжении, стараясь не шевелиться; трапеции в Обезьяньем Комплексе неожиданно прекратили свое беспокойное поскрипывание. Я сверился с часами и понял, что вел себя слишком беспечно для наступившего момента. Было уже за полночь. Я не слышал, как зазвенел колокольчик, извещавший о смене сторожей. Зоопарк словно замер. Я прислушивался к шагам вдоль нашей изгороди. Я увидел его военные ботинки с заправленными внутрь штанами. И дубинку в ножнах, аккуратно вставленную в правый ботинок.

Времени предупредить Галлен не оставалось, но я видел, как ее силуэт с прижатыми к ушам руками застыл у ограды; я видел очертания ее открытых губ. Слава богу, она его тоже заметила.

Затем он пару раз прошелся в нашем направлении вращающимися кругами света, он покачивал корпусом и едва не терял равновесие, так что кольцо с ключами съехало к его подмышке. Я отважился выглянуть на дорожку между корнями и увидел, как он вышагивает, словно робот, — его голова и эполеты над линией живой изгороди четко вырисовывались в ночи. Он по-военному повернул за угол; я ждал, слушая, как в пустынном Биргартене бряцают его ключи.

— Графф? — позвала Галлен, снова взяв себя в руки. — Это был Шрапп?

— Его зовут Шратт, — поправил я ее, а сам подумал: «Так этот неожиданный фантом и был стариной О. Шраттом».

Это

его приветствовал Большой Азиатский Медведь, ночной рев которого пронесся по зоопарку и эхом отскочил от пруда. Галлен припала ко мне за изгородью, и я сжимал ее в объятиях все то время, пока О. Шратт совершал вторую фазу обхода, отмечавшего ровно неделю со времени безрассудных приключений Зигги; в Хитзингерском театре, где каждый играет собственную, отдельную роль, где в норме не слишком приятельские отношения друг с другом и где я принимал теперь решения, существовало только три альтернативы конца спектакля: пораженческий — я ухожу ни с чем; спокойный — все откладывается до лучших времен и пафосный, требующий участия Знаменитого Азиатского Черного Медведя.

Главное в первую очередь

Когда О. Шратт закончил свой первый раунд обхода, он вернулся в Жилище Мелких Млекопитающих и включил инфракрасный свет.

— Графф, — прошептала Галлен. — Давай уйдем отсюда!

Но я продолжал обнимать ее за изгородью. Проникая через ветви кустов, далеко за линию загородки, фиолетовый цвет отражался от проволочных шестиугольников. Когда до нас донеслись первые сдавленные жалобные вопли из Жилища Мелких Млекопитающих, Галлен взмолилась:

— Пожалуйста, Графф, давай вызовем полицию!

И на какое-то мгновение я подумал: «А почему бы и нет? Как все было бы просто».

— Но как мы объясним им свое присутствие здесь? — спросил я.

— Они поймут, Графф, — сказала она.

И хотя я склонен был согласиться, что они поймут, я отставил эту мысль в сторону. Мои собственные вариации на эту тему и без того выглядели достаточно сумбурными.

Кроме того, вспомнил я, если верить Зигги, то идея выпустить на волю зверей из зоопарка существовала задолго до О. Шратта.

О. Шратт просто добавлял еще одну характерную деталь, выходящую на первое место в любом плане.

— О. Шратт в первую очередь, — сказал я Галлен и, приступая к плану, послал ее к Обезьяньему Комплексу, в то время как сам пробрался мимо Комплекса и занял позицию за детским фонтаном с питьевой водой.

Гелада-бабуин меня не видел. В отличие от той ночи с Зигги сегодня бабуин не был настороже. Поэтому, когда я махнул из-за угла Комплекса, Галлен зашевелилась за кустом перед террасой с трапецией. Я слышал, как она трясла кусты и издавала низкое бормотание, подмешивая к нему не слишком уместные эротические ноты. Хотя, возможно, не совсем неуместные для старины самца бабуина и его пламенно-красной груди, неожиданно сверкнувшей между прутьями решетки, отражавшей лучи инфракрасного света, падавшие из открытых дверей Жилища Мелких Млекопитающих.

Потом я потерял примата из виду; я слышал, как он пыхтел и рывками перепрыгивал с одной трапеции на другую — по своему обыкновению, он перебирался из одного конца длинной террасы в другой. Там Галлен могла испугаться его, решив, что он сможет пролезть сквозь прутья и достать ее.

Трапеции прогибались и бряцали по стене. Гелада-бабуин яростно застонал, он разразился непонятной тирадой — звуки всех животных словно спрессовались и вылились в один исходящий из глотки проклятого бабуина стон.