Свободу медведям
Шрифт:
— Да здравствует Австрия! Сегодня мне стыдно быть немцем.
Дедушке грустно слышать это. Видно, даже такой закаленный старый инвалид, как Хаммерштейн-Экворд, считает германский дух чем-то присущим его крови и смотрит на немцев как на нацию, к которой должна принадлежать и Австрия.
Но мой дед никогда не разделял подобной точки зрения.
— Собирайся, мутти, — говорит он. — Тут за углом такси с полным баком бензина.
Но моя мать берет за руку Зана Гланца, она как никогда крепко сжимает ее и ждет, когда Зан поднимет на нее глаза, ее пальцы на его руке словно говорят: Хильке Мартер никуда не поедет, не станет собираться,
А в это время Миклас, ясно выразивший свое мнение, сидит совсем один, отказывается принимать отставку Шушнига и по-прежнему говорит о сопротивлении — не имея ни единого австрийского солдата между германской границей и рекой Энс. В кабинете федерального президента генерал-лейтенант Муфф, военный атташе Германии в Вене, заверяет, что сообщение о пересечении немецкими войсками границы не более чем ложная тревога. Но они ее пересекут, заявляет Муфф, если Миклас не назначит Зейсса-Инкварта канцлером. Возможно, старый Миклас не так уж напрасно упорствует, как это кажется; возможно, он даже разгадал тайное желание Гитлера узаконить захват. Однако настойчивый Муфф не отстает от него: известно ли федеральному президенту, что все австрийские провинции находятся сейчас в руках местных австрийских нацистов? Знает ли президент, что Зальцбург и Линц предоставили бразды правления местным членам националистической партии? Выглядывал ли президент хотя бы в коридоры за пределами своего кабинета, где нацистская молодежь Вены раскуривает сигареты и насмешничает с балкона парадной лестницы; они пускают кольца дыма вокруг головы деревянной Мадонны, установленной в память о несчастном Дольфусе.
В одиннадцать настойчивый Муфф все еще поет соловьем. Зейсс-Инкварт перепроверяет список своего предполагаемого кабинета. Миклас, на десятом часу своего сопротивления, рассказывает анекдот о Марии-Терезии.
В одиннадцать мой дед принимает решение по поводу серебра и фарфора. Фарфор легко бьется и нелегко продается. Так что фарфор останется в Вене, а серебро поедет с ними. Поедет или останется Зан Гланц, по-прежнему определяется пальцами моей матери.
— Это не значит, что они введут войска, — говорит Зан. — И куда вы собираетесь ехать на моем такси?
— Это значит, что они точно введут войска, — возражает дед, — а на такси мы поедем к моему брату. Он служит почтмейстером в Капруне.
— Но это все та же Австрия, — удивляется Зан.
— Это в городах будет небезопасно, — говорит дед. — А Кицбюэльские Альпы — настоящая глушь.
— Настоящая глушь, в которой можно помереть с голоду? — говорит Зан.
— Библиотекари откладывают кое-какие деньги, — возражает дедушка.
— И как вы собираетесь забрать их из банка, — спрашивает Зан, — посреди ночи?
А дед отвечает:
— Если ты решишь остаться на какое-то время, Зан, то я мог бы доверить тебе свою банковскую книжку, а ты переслал бы нам чек.
— Вашему брату, почтмейстеру, разумеется, — говорит Зан.
— Но почему мы не можем уехать утром? — спрашивает Хильке. — Почему Зан не может поехать с нами?
— Если хочет, то может, — говорит дед. — Тогда я останусь до утра, а Зан повезет вас.
— Почему мы все не можем уехать утром? — вмешивается бабушка. — А если утром окажется, что все снова в порядке?
— Утром в дорогу двинутся толпы людей, — говорит дед. — К тому же Зана и его такси
— Лучше, чтобы такси исчезло из города сегодня ночью, — отвечает Зан.
— Но если Зан остается, — говорит Хильке, — как он сможет добраться до Капруна?
— Если Зан не хочет, то он и не должен оставаться, — говорит дед.
— А почему он хочет остаться? — спрашивает Хильке.
— Ну, я не знаю, — говорит Зан. — Посмотреть, что произойдет в ближайшие дни.
И моя мать продолжает держать свои пальцы на пульсе его руки. Ее пальцы как бы говорят: «О, Зан, там на улице никого нет, совсем никого».
Но незадолго до полуночи во дворе здания на Баллхаузплац уже находятся сорок головорезов 89-й штандартдивизии СС, членом которой был и убийца Отто Планетта. Вероятно, именно тогда, когда Миклас увидел их, старый президент отчасти согласился с мнением Шушнига о кровавой резне, которая могла бы произойти в Вене. Вероятно, именно тогда Миклас склоняет голову перед Муффом, посредником.
Зан Гланц, должно быть, тоже чувствует себя посредником, заполучив пухлую банковскую книжку моего деда. Он направляется от Швиндгассе к церкви Святого Карла, а моя мать по-прежнему держит его за руку. На углу Гассхаусштрассе они вынуждены соскочить с тротуара.
Руки сцеплены, шаг в шаг — расталкивая всех подряд, с митинга нацистской молодежи Вены возвращается пятерка парней. Должно быть, это митинг нацистов четвертого района. Только что полученные нашивки с именами пылают: Р. Шнелль, возможно, и Г. Шритт с Ф. Самтом, Дж. Спалт, Р. Стег и О. Шратт — самые обычные имена.
Зан не говорит им ни слова, моя мать пережала ему пульс. Он отпирает такси у церкви Святого Карла, и они окольным путем возвращаются на Швиндгассе. Не стоит проезжать мимо организованных юнцов, чтобы те не видели, как скоро они обзавелись машиной. Зан едет с погашенными фарами до Швиндгассе. Мой дед распахивает обе половины огромной двери, и Зан подает машину задним ходом, через тротуар, прямо внутрь здания.
Уже поздно, но в квартирах верхних этажей сегодня вряд ли спят так уж крепко. Они наверняка должны услышать шум мотора прежде, чем Зан глушит его. Мусоросборщик, думают они, приехал забрать что-то, что не может подождать до утра? Но никто не сносит свой мусор вниз. За перилами винтовой лестницы не видно испуганных лиц, только узкие полоски света сквозь почтовые щели и щели дверных проемов. Дедушка ждет, пока последний, самый слабый луч света не исчезнет с лестницы, затем он ставит мою бабушку к перилам, чтобы та слушала, не вращает ли кто ручку телефона.
Было час ночи, суббота, когда они принялись загружать такси.
Седьмое наблюдение в зоопарке:
Вторник, 6 июня 1967 @ 2.15 утра
Некоторые животные улеглись спать. И все же в зоопарке по-прежнему оставался элемент некоторого беспокойства, но сторож снова вернулся в Жилище Мелких Млекопитающих, и кое-кому захотелось спать.
Когда сторож вошел внутрь, я и сам захотел вздремнуть. Я слышал, как укладывались Смешанные Антилопы, мягко шлепаясь на землю. Я и в самом деле подумал, что могу соснуть, и уютно пристроился у основания изгороди, когда в Жилище Мелких Млекопитающих изменился свет. Белое свечение над клетками стало пурпурно-кровавым. Это сторож включил инфракрасное освещение.