Свободу медведям
Шрифт:
Галлен улыбнулась, она даже негромко рассмеялась подо мной.
— Я тоже ни о чем не думаю, — сказала она. — Мне и сейчас ничего не идет в голову.
«Ну что ж, ты очень здоровая девушка, — подумал я. — Но ты бы получше присматривала за мной. Ганнес Графф известен своими блужданиями и крайней несобранностью».
Ноев ковчег
Уже днем, попозже, Галлен сказала:
— Как ты думаешь, то, что вышло, войдет в меня обратно? Я все еще
— Что? — спросил я, и поскольку она говорила, то осмелился закрыть глаза.
— То, что из меня вышло, — повторила Галлен. — Понимаешь?
«Она слишком беспокоится из-за этого», — подумал я.
— Послушай, — сказал я. — Некоторые девушки вообще никогда в жизни не чихают. Тебе просто повезло.
— И я еще смогу? — спросила она. — Понимаешь, что я имею в виду?
— Ну конечно, сможешь, — кивнул я.
— А когда? — уже бодрее спросила Галлен, это прозвучало даже несколько игриво. Пока ее единственный лифчик сохнет, она так и будет вертеть вокруг себя мою футбольную фуфайку.
— Ганнесу Граффу требуется время, чтобы восстановить силы, — заявил я.
«И это правда», — подумал я, со все еще закрытыми глазами. Я только и мог, что пошевелить головой — назад, потом вперед, — отыскивая место, где солнце светило мне в лицо и перекрашивало мою темноту из черной в красную. Потом опять в черную, с бело-красной окантовкой — цвета моей фуфайки.
«Говори, пожалуйста, говори со мной», — подумал я.
Но она, должно быть, раздумывала над тем, как быстро я смогу восстановить силы, — тихое блуждание, хорошо мне знакомое.
По-прежнему держа глаза закрытыми, я двинул-таки головой, из черного в красное, из красного в черное — простенький трюк со светоэффектами, однако внутренний мой взор открывался, словно диафрагма фотоаппарата. Так и было задумано: я мог прекратить все это, просто широко распахнув глаза и заговорив с Галлен. Но я, чтобы испытать себя, пошел на риск. Не открывая глаз, я произнес:
— Послушай, насчет того, куда мы едем… Ты сама об этом думала?
— Да, я думала, — отозвалась Галлен.
Но теперь моя диафрагма раскрылась пошире — на чертову зимнюю реку, — как в начале фильма, когда еще нет ни титров, ни исполнителей ролей. Пожалуйста, думай вслух, Галлен. Но она не произнесла ни слова, или было слишком поздно, чтобы я услышал ее, — из-за скорости моего удаления.
Эта река текла повсюду, она омывала все берега мира. Но я был всего лишь объективом, а не фотографом. В фокус попадали толпы людей по берегам — все с чемоданами. Были здесь и животные — на ковчеге, вот где. Яне упомянул о нем, кустарно сколоченном плоте. Некто стоял там и руководил отбором, на нем был костюм орла, и он командовал ковчегом: он носился повсюду, прекращая склоки на плоту, разводя веслом диких кошек и вомбатов, отделяя
Река, а вместе с ней и ковчег устремлялись прочь из города. Человек в орлином костюме приветствовал на борту странных животных. Вдоль берега топали копытами сбежавшие из-под ножа мясника коровы. В реку въехало какое-то такси.
— Мне страшно жаль, — сказал Зигги коровам, — но у нас в ковчеге уже есть пара. Тут дело случая.
Такси все еще плавало. Невероятное количество пассажиров выгрузилось из него, двигаясь по воде вброд. Кто-то дал водителю чаевые, и он пошел ко дну вместе с такси.
А потом я увидел самого себя, пробиравшегося по воде с чемоданом над головой; мои спутники по такси переговаривались между собой.
Один ворчал:
— Определенно, нет доказательств того, что водителем был и в самом деле Зан Гланц.
— Кем бы он ни был, все равно вы дали ему слишком щедрые чаевые, — заявила какая-то женщина, и все засмеялись.
Когда я добрался до ковчега, Зигги сказал:
— Мне очень жаль, но у нас уже есть пара вас.
А я ответил:
— Ради бога, Зигги, чувство юмора — это хорошо, но…
— Если ты действительно с нами, то можешь подняться на борт, — смилостивился Зигги.
Однако зловредный Азиатский Черный Медведь был против этого.
— Я имею в виду, действительно с нами, Графф, — добавил Зигги. — Мы не можем задерживать ковчег.
Но тут Галлен взяла меня за запястья, снова приводя в чувство.
— Я тут думала, куда нам ехать дальше, Графф, — сказала она.
— Послушайте! Я с вами! — закричал я, вскочив на ноги, упав прямо в объятия Галлен и уткнувшись в болтавшуюся фуфайку.
— Графф? — позвала она. — Графф, я сказала, что думала о том, куда нам лучше поехать.
— Я тоже об этом думал, — отозвался я и прильнул к ней.
Я раскрыл глаза так широко, насколько это было возможно. И пересчитал полосы на фуфайке. Замечательные широкие полосы — две белых и одна красная от воротника до груди Галлен, где полосы изгибались; пять красных и четыре белых от груди до выступа бедра. Где я и пристроил свою голову.
Эти полоски расслабляли куда лучше, чем подсчет овец.
— Или моржей, Графф, — донесся откуда-то голос Зигги, — резвящихся в воде веселых моржей.
— Ладно, заканчивай. Я с тобой, — сказал я.
— Ну конечно, Графф, — откликнулась Галлен.
Планы
Перед самым наступлением ночи я преодолел себя и совершил длинную прогулку вверх по течению к рыбному месту, где я мог перейти вброд разбросанные горные ручьи. Я преодолел их все, пока Галлен ездила в Сингерин за пивом.