Свое и чужое время
Шрифт:
— Ну и погода! — сказал Жоржи, вкладывая в эти слова всю безнадежность своего положения, и прошел мимо посторонившегося лесника к костру.
Лесник, не расположенный к разговору, в особенности о погоде, только угрюмо взглянул на пришельца и, что-то раздумывая про себя, сел на длинную скамью и уставился в костер.
«Плохи дела…» — подумал Жоржи, глядя на лесника сверху оценивающим взглядом, и тихо проронил:
— Видно, зря притащился!
Он достал из кармана брюк промокшую пачку «Космоса», протянул хозяину леса.
«Что теперь мне делать — ума не
Лесник, не глядя на Жоржи, принял сигарету, медленно просушил ее над костром. Затем так же не спеша прикурил от головешки и, продолжая о чем-то думать, часто сплевывая в костер, спросил:
— Чей будешь?
Жоржи незамедлительно ответил.
— Не слыхал такого!
— Всех невозможно упомнить — людей на земле много! — пошутил Жоржи, стараясь разговорить лесника. — А положение у меня и впрямь безвыходное! Мать очень уж…
— Живому не следует тужить! — перебил его лесник, оттаявший немного. — Потому как у живого голова на плечах. — Он сделал несколько крепких затяжек и, выпуская дымок из прокуренных ноздрей и рта, после длительной паузы добавил: — Есть дрова, но трудно туда проехать по такой склизи… не знаю, как и помочь!
— Машина у меня, — зверь, по любой дороге пройдет! — горячо подхватил Жоржи. — Не сомневайтесь…
Мужчины покинули избушку и поехали по размякшей колее к заготовленным дровам. Получив каждый свое, они расстались на перекрестке дорог: лесник пошел к избушке, а Жоржи поехал домой.
Довольный своей удачей, а больше всего сознанием, что наконец-то отдохнет от каждодневного распекания матери, Жоржи благополучно преодолел крутой подъем в деревню и теперь осторожно тянул машину по извилистой и разбитой дороге, чтобы не ухнуться в колдобины. Машина, натужно ревя от бремени своего груза, медленно ехала по горной деревне, тревожа все тех же волкодавов. Еще два часа езды, и Жоржи, считай, дома. Он на какое-то мгновение размечтался и чуточку прибавил газу; машина вздрогнула и покатила нервно, ухаясь разом — правой и левой сторонами — в колдобины и, как зверь с перебитым хребтом, стала тут же оседать.
— Приехали! — грубо выругался Жоржи, подтягивая перебитое существо из металла к чьему-то двору.
Он был жестоко наказан за оплошность — с двух сторон полетели рессоры. Поняв это сразу, дал отчаянный сигнал бедствия.
Если бы Жоржи знал, что сигналом бедствия навлечет еще и новую беду на свою голову, он никогда бы не давал его, а сидел бы себе смирно в кабине до утра в ожидании случайной помощи. Но тогда он еще не подозревал, что дом, в который он послал сигнал, лишит его свободы…
На тревожный сигнал Жоржи быстро откликнулись. В доме, из которого ждал он помощи, отворилась дверь и вышел мужчина преклонного возраста, но еще крепкий и ладный.
Когда этот человек подошел поближе, Жоржи разглядел, что одна щека у него недобрита, помешал, как видно…
Мужчина обошел машину. Потом внимательно оглядел Жоржи, уже успевшего совершенно раскиснуть, и, цокнув языком, деловито скомандовал:
— Давай-ка, парень, вылезай! — И сам, ловко взобравшись
Жоржи волоком тащил дрова во двор и, складывая там в штабель, ругал себя за оплошность в дороге:
— Поспешил — насмешил! Голова ты соломенная!..
А мужчина с недобритой щекой ловко сбрасывал дрова и грустно думал о своей дочке…
Почему бы человеку не подумать о дочке и не помечтать о хорошем зяте, глядя на такого паренька, как Жоржи, если у него мало шансов заполучить такового вообще?
Дело в том, что дочка у этого человека была уже взрослая, но совсем худая — одни стропила, — и не давала она ему покоя… Засиделась в девках… Сохла по мужской ласке! Замуж бы ей, да вот беда — мужчины отворачивались, не замечали, словно совсем ее и не существовало в этом мире. А родители, сколько ни старались, ни приданым, ни другими посулами не могли подыскать жениха. Слишком много вокруг хороших девушек!
Выйдет она к калитке и долгим взглядом печальных глаз смотрит на случайного мужчину, гася свои страсти горькими слезами.
А если какой-нибудь парень ненароком бросит на нее взгляд, вспыхнет как зарево, то потом медленно тлеет, как летний день, стыдясь себя и страдая одновременно…
Каких только дум не передумал отец, пока сбрасывал дрова на землю, а Жоржи их складывал, выказывая исключительный интерес не только к пословицам-поговоркам, но и к кое-чему серьезному…
Но Жоржи было не до пословиц-поговорок. Знай себе тащи да мокни под холодным осенним дождем. Пусть себе мелет, кому это во вред? А вот рессоры — как с ними быть? Как утихомирить мать? И вообще как жить, коль столько несчастий выпадает в этом мире на одну голову? Жоржи с грустью и болью думал о том, что ему еще раз нужно будет приехать сюда. А этого он никак не хотел!
— Не унывай, мужчина! — вдруг весело выкрикнул гостеприимный хозяин, как бы читая мысли Жоржи. — Все уладится! Давай-ка теперь загоняй машину во двор, а то кто его знает, что может случиться за ночь…
Жоржи обошел разгруженную машину, еще раз осмотрел рессоры и, убедившись в том, что они подвели, сел в нее и через несколько минут стоял уже за штабелями дров. То, что ему не уехать сегодня, было ясно. Да и ничего лучшего в этом случае придумать тоже нельзя. Промокший за день, он уже дрожал от озноба. За стеклом машины по-прежнему шумел дождь. Бежали мелкие по склонам ручейки, размывая глинистую дорогу и устремляясь в низины…
С наступлением ранних сумерек в горах становилось тошно от промозглого порывистого ветра.
В деревне в эти часы то здесь, то там на изгибах длинной дороги уже вспыхивали мерцающие огоньки, маня к домашнему очагу и уюту.
— Порядок! — сказал хозяин с сознанием выполненного долга, закрыв ворота и ведя своего случайного гостя в дом. — Ничего, парень, сейчас погреем кости.
Жоржи ничего не ответил. Шел он следом с ленцой обреченного: холод и голод так въелись в душу, что ворочать языком было лень.