Свои

Черных Валентин Константинович

— Рад был познакомиться, — сказал я, вставая.

— О себе я этого сказать не могу. И последний совет: не думай, что, если получил приз на кинофестивале, ты схватил бога за бороду. Все же понимают, что этот приз не за творчество, а за политику. Любое говно в роли председателя колхоза получило бы приз.

Я впервые понял, что такое задыхаться от злобы. У меня перехватило дыхание, я сделал несколько глубоких вдохов и выдохов и направился к ТТ. И допустил ошибку, которую больше никогда не повторял. Мне надо было позвонить ТТ от директора:

за те пять минут, пока я шел до его приемной, директор уже позвонил ТТ и, вероятно, сказал такое, что при мне вряд ли решился бы сказать, я это сразу понял, когда секретарша, которая перемещалась с ТТ по всем его должностям, на мою просьбу спросить, когда меня может принять ТТ, ответила:

— Сегодня не сможет.

Я расположился на диване в приемной. ТТ выходил принимать снятый фильм, уезжал обедать, уезжал в Кинокомитет, не замечая меня. Я просидел в приемной шесть часов. Наконец он не выдержал и по громкой связи сказал секретарше:

— Пусть зайдет.

— Ты чего залупаешься? — спросил ТТ. — У Коваля режиссеры мечтают снимать.

— Я смогу снять фильм только с людьми, в которых уверен.

— Ну и поторговался бы. Ты бы уступил, тебе бы уступили. Зачем тебе редактор, которая ни одной картины не провела?

— Она нашла этот сценарий. Она уговорила сценариста на переделки. И вообще, я своих не сдаю.

— Никогда?

— Никогда.

— Упускаешь такую возможность, — с явным сожалением сказал ТТ. — Коваль — личность, талант. Если бы подружился, у тебя в кино на всю оставшуюся жизнь проблем не было бы.

— А я бы не подружился. Коваль дружит с нужниками.

— Это кто такие?

— Это которые ему нужны. Остальные ему служат. Он великий артист, а режиссер…

— Хороший режиссер, — перебил меня ТТ.

— Хороший. В смысле хорошо считает и выверяет. Снимает только классику. И как актер вытаскивает все свои фильмы. Без него, актера, его фильмы были бы не лучше других. Он сейчас занят своей картиной, ему сейчас не до меня. А мне нужен советчик, я не смогу каждый раз приходить к вам. Арман и советчик, и поводырь. И вообще, я для них плебей. Знаете, что мне сказал директор?

— И что же?

— Что все же понимают, что на кинофестивале любое говно за роль председателя получило бы приз. Для них эти слесари, председатели, доярки — говно. Значит, играть надо только братьев Карамазовых и князей Волконских.

Здесь я ударил точно. ТТ гордился, что он начинал со слесарей.

— Может, ты и прав, — сказал ТТ, — но наживешь в Ковале врага. А враг он неудобный. Он ничего не спускает и не забывает. Иногда надо зажаться. Перетерпеть. Я тебе даю сутки. Подумай.

Через сутки я позвонил ТТ.

— Подумал, — сказал я. — Не хочу. Я ведь только начинаю в кино. Не могу сдавать своих.

ТТ своих не сдавал и уважал тех, кто не сдает. Я потом буду сдавать, но не всех. ТТ я останусь верным, даже когда его выдавят из кино.

— Ладно, — сказал ТТ. — Я скажу Арману, чтобы они начали работать с тобой.

Я воспользовался

первой же возможностью, чтобы ответить директору «Киноактера». Тогда я не нашелся, что ему ответить, и ушел молча. Кинофестиваль был позади, о призерах стали забывать. Но за первой волной известности всегда идет вторая, когда тебя используют менее популярные телевизионные передачи и газеты. Меня пригласили в «Сельский час», где собрали молодых председателей. Я знал, что они придут в телевизионную студию, как привыкли приходить на прием в обком партии: в темных пиджаках, при неброских галстуках. Я надел светло-желтую летнюю куртку, серую рубашку, уже зная особенности телевидения. Желтый цвет передавался очень отчетливо, а серый выглядел как белый. Я хотел выделиться, чтобы меня не путали с такими же, как я, молодыми парнями, и добился своего. Я знал, что ведущая обязательно спросит о моих дальнейших творческих планах. Я поблагодарил ТТ и руководство Кинокомитета и сказал:

— Конечно, я буду снимать фильмы о деревне. Но не сейчас.

— Почему? — спросила ведущая.

— Потому что если я сейчас сниму фильм о деревне, то попаду в разряд режиссеров самого низкого уровня. И хотя все говорят, как нужны фильмы о тружениках, кинематографическая элита на такие фильмы смотрит с усмешкой. Меня не взяли в объединение прославленного Ковальчука. «Ну что можно ждать от человека, который снялся в роли председателя колхоза?» — сказал директор объединения Ковальчука.

— Он так и сказал? — спросила ведущая.

— Он сказал грубее.

— А ты ему дал бы по роже, — предложил мне один из председателей.

— При случае и без свидетелей, — пообещал я.

Через несколько дней в коридоре «Мосфильма» я встретился с Ковальчуком. Он шел посередине, и все встречные жались к стенкам, потому что рядом с ним шли его второй режиссер и оператор-постановщик, занимая большую часть коридора. Я не отступил к стене, и столкновение становилось неизбежным. Ковальчук остановился и протянул мне руку:

— Ну здравствуй, драчун!

Я пожал ему руку.

— У меня к тебе просьба. Пожалуйста, не бей больше моих.

— Не буду, — ответил я. — Если они не будут.

— Они не будут. И вообще, ты зря от нас ушел. Вот снимешь у Армана, приходи ко мне. Мне нужны такие боевые хлопцы. Будь здоров!

— И вы будьте здоровы, — ответил я.

Мы перегородили коридор, и с обеих сторон терпеливо ждали уже несколько человек, когда мы разойдемся.

Ковальчук со свитой двинулся дальше, и я услышал, как он громко сказал:

— Большой мудак подрастает!

Этого я ему простить не мог. Тогда я еще не знал, что мы будем биться еще много лет с переменным успехом: то он приложит меня, то я.

НОВЫЙ СТАРТ

— Ты выиграл, — сказала мне Органайзер.

— Мы выиграли, — посчитал нужным добавить я.

— Спасибо, что помнишь об этом.

— А некоторые забывают?