Свой-Чужой

Плотников Олег

– За это никто и не судит. Судят за теракты, которые они устраивают с завидной регулярностью. Или ты считаешь, что если у убийства есть политический мотив, то это не убийство?

– Разумеется, убийство! Просто для борьбы с такими людьми существует Комитет Метрополии, насколько я это знаю? Почему полицию все равно приплетают?

Ирвин вздохнул и глотнут немного вина. Потом ответил:

– Чтобы ты понимала смысл того, как все устроено и работает, пожалуй, начну сначала.

За безопасностью и правопорядком на Шарре следят две структуры. Колониальная полиция, к которой относимся все мы, занимается любыми уголовными и административными правонарушениями, будь то пьяная драка или теракт с сотней жертв. Это

основа правопорядка. Комитет Метрополий интересуют только крупные дела, обычной дракой он заниматься не будет. Однако, наши сферы влияния все равно постоянно пересекаются. И вот дальше нужно понять суть этих организаций.

Полиция преимущественно состоит из местных, однако, обучение они проходили в Метрополии. Это обязательное условие. КАЖДЫЙ полицейский жил и учился на Континенте, тут без вариантов.

Комитет, напротив, состоит из выходцев Метрополии. У Комитета куда больше прав и влияния – они могут вмешаться или даже забрать себе любое дело, у них очень широкие права на применение оружия, имеют право по своему усмотрению казнить особо опасного преступника на месте. У них лучше оружие и совершеннее техника. Однако полицейских больше, они местные, а, значит, пользуются большим доверим у населения. Как я уже упоминал, Комитет и полиция постоянно сталкиваются лбами на разных делах, преимущественно это те, что связаны с терроризмом.

– Я бы сказала, что они революционеры, а не террористы, — перебила Альбина Ирвина.

– Называй как хочешь, это предмет отдельной дискуссии. Я, пожалуй, все же продолжу называть их террористами. Так вот, у полиции всегда свой взгляд на ведение дел, полицейские помягче комитета, да и полномочий у них поменьше. Комитет жестче и агрессивней, но они как были чужаками, так и остались. Потому полностью освободить полицию от ловли повстанцев не получится, Комитет в одиночку это не вытянет. Так и толкаемся. При этом есть у нас подразделения, которые не хотят марать себя политическими дрязгами. Например, департамент Криминальной Полиции занимается исключительно уголовщиной, его начальник Джозеф Карпентер категорически запрещает подчиненным лезть в политические дела. Но я работаю в Департаменте Поддержания Стабильности, так что война с терроризмом – моя прямая обязанность.

– Тогда я снова задам тебе изначальный вопрос: как вообще ты оказался в полиции?

Ирвин вздохнул и поставил стакан на землю:

– Тебе ответить честно?

– Хотелось бы.

– Я родился в самом большом поселке Шарры, в Руте. Крупнее только Террана и Рекурента. Оттуда не так много путей, по которым может пойти твоя жизнь. Самые очевидные – на завод или в шахту. Теоретически можно поступить в университет в столице или даже Метрополии и стать инженером, но для этого нужно иметь очень много серого вещества в голове. У меня столько нет.

Альбина хмыкнула, потом спросила:

– Но есть и третий путь – полиция?

– Да. Этот путь мало отличался от первого. Кем может стать выходец из рабочего поселка? Постовым, не выше. А постовая служба, точнее, Департамент Общественного порядка – это именно те полицейские, о которых ты такого невысокого мнения. Недалекие, грубоватые, солдафоны. Но именно такими качествами и нужно обладать, чтобы пьяные драки разнимать, да жуликов ловить по горячим следам. Мне там было неуютно с первого дня, но я мечтал о карьере офицера, хотя знал, что мне ничего не светит. Хотелось думать, искать, расследовать, а не составлять очередной протокол на пьющего шахтера, который опять побил жену.

– Но ты ведь добился своей цели!

– Да. Тут мне помог мятеж, который был восемь лет назад. И еще я многое понял тогда, Альбина. Потому и называю террористов террористами и никак иначе.

– И что же произошло восемь лет назад?

Ирвин вновь взял свой стакан с вином, отпил и ответил:

– Мятеж. То есть сначала это был просто

массовый митинг. Как раз истекали полномочия тогдашнего главы колонии, и на это место собирались назначить нового человека. Старый уже был. Старый - это в буквальном смысле, он хотел на пенсию, о чем и уведомил Метрополию. У него был отличный зам, который был весьма популярен в колонии. Его звали Ангелус Фарелус. Все надеялись, что именно его назначат преемником. Я тебе больше скажу, даже Континент уже собирался это сделать.

– Но?

– Но кто-то пустил слух, что его не назначат. Мощный слух. И вышел митинг на защиту Фарелуса, митинг, который, в общем-то, был не нужен. А Метрополия очень не любит такие вещи, она никогда не пойдет на уступки, если требовать в лоб. Митинг разогнали, тогда еще силами полиции. На следующий день защищать Фарелуса вышло в десять раз больше людей.

– И Метрополия ввела войска?

– Нет, поначалу надеялись на полицию. Прислали своего ставленника, Фарелус болтался в воздухе, явно колебался. Ему хотелось стать лидером Шарры, но сразу выступить против Метрополии он не решился. Пару дней его не слышно, не видно было. Думал. Наверняка не один, кто-то склонял его на нужную сторону. В итоге он поддержал тех, кто вышел на улицы и собрался все же возглавить Шарру. К тому времени сделать это законно было уже нельзя, преемник назначен. В общем, получилось, что это уже была последняя черта. Полиции отдали приказ разгонять толпу, а Фарелуса арестовать. Я хорошо помню этот день. Уже была осень, вода замерзла, промозгло, но снега еще не было. Мы круглые стуки стояли в оцеплении, а за барьером… А кто за барьером? Обычные люди, трудяги. Тех, кого мы защищали. Точнее, должны были защищать.

Тут Ирвин на минуту замолчал и отпил еще вина. Альбина тоже помолчала, но потом все же не выдержала:

– И что было дальше?

– Дальше? Глядя в глаза толпе, всем этим людям у нас невольно стал закрадываться вопрос, а на той ли мы стороне? На площади проходил огромный митинг за то, чтобы жители Шарры, то есть мы все могли определять свою судьбу, выбирать человека, который будет нами управлять. Тогда вопрос о независимости еще не ставили, он возникнет позже. Получается, что мы должны были выполнять приказы Метрополии и подавить справедливые, в общем-то, требования своих соотечественников. Повстанцы умело пользовались этим нашим внутренним противоречием и насаждали нам мысль, что мы должны слиться с этой толпой и вместе выступить против Метрополии единым фронтом.

– И вы выступили?

– Я – нет, а большинство, да. У меня на форме есть небольшая нашивка в виде лебедя, означает принадлежность к гвардии. Лебедь – символ верности. Гвардейцы в полиции – это те, кто остались верны Метрополии, но нас было меньшинство. Точно так же и среди гражданского населения часть людей не захотели участвовать в мятеже, а кто-то даже пошел против него. Тогда на нас смотрели как на предателей. Какое-то время нам удавалось сдерживать силы повстанцев на Шарре, причем приходилось сражаться против своих. Я не очень люблю вспоминать эти грязные времена. Потом нас поддержала прибывшая армия Метрополии и уже вместе переворот удалось свести на нет. Фарелуса расстреляли.

Альбина молчала. Замолчал и Ирвин. Наконец, девушка решилась нарушить тишину:

– А можно один вопрос?

– Да.

– Почему же ты не пошел со всеми? Остался верен Метрополии, ведь ничего такого народ Шарры не требовал тогда, более того, почти все твои сослуживцы перешли на сторону народа. А ты прекрасно знал, как Метрополия подавляет мятежи, но выступил за них. Ты не похож на беспринципного человека, почему тогда?

– Потому что еще тогда, стоя в оцеплении я начал видеть, Альбина. Видеть то, что видели немногие. В нас летели дымовые шашки. Но мы не видели, кто их бросает, мы видели лишь обычных людей, боевики прятались в толпе, за их спинами.