Свой среди чужих. В омуте истины

Дорба Иван Васильевич

Я недоуменно пожал плечами. «Почему Байдалаков мне об этом ничего не сказал?.. На какой поклон?..» — подумал я и ответил:

—Если ты подразумеваешь поездку Георгиевского в Берлин, то контакт у него не получился, да он особенно и не старался его налаживать. «Маг» крепко связан с другими силами.

— Наивняк! Абвер уверял Байдалакова, что НТСНП будет представлять третью силу! Ему, после свержения большевиков, дадут власть в России. Ха! Вроде как Ла Валю в Виши!.. То же обещано самостийникам разных мастей. Все сейчас пригодятся: как шпионы, диверсанты, провокаторы... а когда сделают свое дело — пошлют к фене! — и Катков, подняв руку с расширен­ными

пальцами, махнул, словно собирался поцарапать. — Вот как обстоят дела, мой друг Володька! Думай!..

— Я пока, Котяра, в Берлин не собираюсь! — и подумал: «А приехал выполнять задание абверовца!»

— Понятно! Пока еще никто не свистнул! Эх, Володька, Володька!.. Негоже бывшему лицеисту, доброму дворянину, бороться против своего Отечества!.. Ты, может, в ответ протру­бишь девиз своего фюрера Байдалакова: «Против большевиков хоть с чертом!»... Но убивать-то будете русских!.. Можно ли идти с маньяком, заразившим своей безумной идеей послушных немцев?! Как это сделал другой маньяк — Ленин — двадцать лет назад с нашим, таким же послушным дураком-народом!

— Знаешь, Иван, тут бабушка надвое гадала! В стране, где ты живешь и считаешь самой свободной, тоже властвовали маньяки. Мир построен на борьбе двух начал: Ева совращает Адама, Каин убивает Авеля, а Иисус Навин — целые племе­на. Каждая держава, каждый народ, я уж не говорю о вечном стремлении «избранного», хочет стать великим, господствовать над миром... подобно тополю в этом саду, который хочет быть самым высоким; подобно мужчине, мечтающему стать самым умным, самым неотразимым; или женщине, грезящей о короне красоты... Одни народы, увлеченные доктринами псевдоученых философов, впитывают сатанинское начало: зло, ненависть, разрушение; другие — проникаются божественным началом Будды, Конфуция, Христа, Магомета, призывающих к добру, миру, согласию... Но это еще далеко не все. В вечном движении мира, в вечной борьбе двух начал есть какая-то цикличность, которая вроде бы должна учить людей, как, скажем, осень — придумать зонтик, а зима — шубу... К сожалению, эта циклич­ность трудноуловима человеку, не изучающему досконально, подобно педанту, прошлое...

—Дорогой мой философ, ты забываешь о древнегреческой богине Немезиде! Мой шеф, писатель Николай Яковлевич Рощин, любит поговорить на такие темы. Обязательно тебя с ним сведу! Интереснейший человек. Друг Бунина, Куприна, Зайцева, близко знаком с нашими писателями Алдановым, Шмелевым, Мережковским... Пусть он вправит тебе мозги на­счет НТСНП!

— Я ничего не забываю... Рухнули Древний Вавилон, Спарта, Египет, Рим, Иудея; задохнулся за каменной стеной Китай, рассыпались по миру мавры, готы, половцы, хаза­ры... Все они, воодушевленные маньяками, хотели владеть миром! Огнем и мечом!.. Ныне лишь «избранный народ» все еще верит в свою избранность богом и воюет на свой манер — идеями сначала бредовыми, «утопическими», потом «научными», выдвигая и поддерживая Кромвелей, Дантонов, Робеспьеров, Лениных... И ты прав, конечно: Немезида не дремлет, воздвигает «Стену Плача», «Стену коммунаров»... И подумай — кто и над кем плачет? И почему эта стена не­рушимая?! — в чьей памяти?!

Что это — божественное или сатанинское?!

В России правили бал Троцкие, Свердловы, рыковы, Зи­новьевы... убиты миллионы лучших людей, ограблены все богатства страны... жестоко преследовалось христианство, подавлялись патриотические чувства, искоренялась мораль, порядочность... упорно, безжалостно, на всякий манер внедряли подрастающему поколению рабскую психологию... Троцкий

и его шайка всячески старались объединить российский и миро­вой пролетариат: тем открыть границы, установить диктатуру избранного народа!!

Отхлебнув вина из бокала, который поднес мне Катков, я выпил до дна, заметив:

— Доброе вино! Молодцы французы! Так вот... а Немези­да —тут как тут! Хватила мотыгой по башке Леву Бронштейна! Постреляла, как собак, предварительно помучив его шайку... причем учти: под общенародное одобрение и пожалуй, даже ликование!.. А чтобы уравновесить весы правосудия, бросает на одну чашу жида, на другую — сто славян... И делает это гари помощи очередных маньяков — Гитлера и Сталина...

— У нас, Володя, поговаривают, будто троцкисты, бухаринцы, свердловцы в свое время, величая «отца народов» шашлычником, рассчитывали, что он будет послушно вы­полнять их наказы, а сами они смогут кейфовать на феше­небельных курортах мира... А хитрый грузин (то ли сынок Пржевальского, то ли сапожника Бесо Джугашвили, то ли кого-то еще — в отличие от нас, дворян, вожди революции тщательно скрывают свое происхождение) начал сколачи­вать свою когорту, чтобы разделаться с «хозяевами»... И в результате добился того, что Россия возвратила почти все свои прежние земли.

— Благодаря Гитлеру! Сами-то и Финляндию победить не смогли! — усмехнулся я.

— А Халхин-Гол? Японцы, небось, мира запросили! Ну да ладно, лучше скажи, почему вдруг твой француз назвал меня братом «кошечки»? Кто он?

Я рассказал ему эпизод на границе. И высказал предполо­жение, что явно произошла ошибка, поскольку я заметил, как встречавшие отозвали его довольно сердито.

— Молодец, Володька! Сейчас тебя узнаю! Ничего другого от тебя не ждал! Скажи, кстати, ты помнишь девушку из Юго­славии, звали ее Нина Поль?

— А ты ее знаешь? Где она, что с ней? — Я схватил его за руку и пытливо на него уставился.

Ни слова не говоря, он повел меня на балкон и указал на небольшой дом, стоявший наискосок:

—Вон там, на втором этаже. А сейчас послушай ее историю: осенью двадцать шестого года ей исполнилось шестнадцать лет, когда она влюбилась первый и последний раз: познакомилась с ним на балу, который давали кадеты в офицерском собрании на улице Краля Милана в Белграде.

Ладно скроенный шатен выше среднего роста, с бантом на левом плече, встречал гостей, усаживал родителей и молодых дам, церемонно кланялся институткам и гимназисткам... И казалось ей, что таил в себе какую-то притягательную силу. А когда грянул оркестр, он дирижировал танцами, то кружа своих дам «в вихре вальса», то мчался, возглавляя колонну в веселой мазурке, ко­мандуя: «А-о гош! О друат! Авансе! Рекюле! Ле дам о мильёё!..

—Погоди, Кот, я продолжу твой рассказ: Нина, танцуя вальс, замирала в моих объятьях, или когда прижимал к себе под звуки аргентинского танго... Приглянулась мне эта стройная белокожая блондинка, с чуть вздернутым носиком, ярко очерченными гу­бами, бровями-дугами, под которыми ярко загорались большие голубые-голубые глаза в лучиках длинных ресниц. Послушная в танце, угадывала каждое движение, обвораживали ласковая улыбка и блеск перламутровых зубов... Она приковывала внима­ние всего зала, несмотря на присутствие признанных столичных красавиц — таких как Тамара Квинихидзе, колоритная яркая грузинка; обаятельная княжна Татьяна Литвинова-Юсупова- Масальская; неотразимая черноокая веселая Наташа Перлик; популярная в стране певица, исполнительница цыганских песец обольстительная Лора Побединская...