Священная кровь
Шрифт:
Юноша подошел ближе, положив сумку на землю, протянул старику большие, сильные руки. Потом несмело присел на краешек супы, опустил голову. «Куда я попал? — промелькнула у него мысль. — Мирза-Каримбай это или нет? Может быть, это другой бай?»
Старик, заметив смущение юноши, спросил снова:
— Так с чем пришел, сын мой? Расскажи…
Джигит поднял голову, взглянул на старика и улыбнулся.
— Мирза-Каримбай вы будете?
Старик кивнул головой.
— Я пришел из Ходжикента.
— Из Ходжикента?
— Я сын вашей племянницы Хушрой.
— Э-э… — Мирза-Каримбай чуть пошевелился. — Племянницы моей Хушрой-биби [3]
— Зовут меня Юлчи. Мать, слава богу, жива-здорова. Вам привет передавала.
— А отец, э-э… Шерали, как, здоров?
— Отец умер. Уже больше двух лет…
Мирза-Каримбай легонько коснулся руками бородки, делая вид, что произносит слова заупокойной молитвы.
3
Биби — тетя.
— Очень хороший был человек, бедняга: скромный, правдивый, рассудительный. Одно время он часто наведывался. И здесь, и в городе у меня бывал. А ты приезжал когда-нибудь?
— Помню, будто еще маленького отец с матерью как-то привозили меня.
Старик стал вспоминать прошлое. Он рассказал, как после смерти его старшей сестры остались две девочки-сиротки, из которых старшая — Хушрой — жила у отца, а младшую — Аим-биби — взял на воспитание он, Мирза-Каримбай: вспомнил, как эта младшая неожиданно умерла перед самой своей свадьбой, а Хушрой-биби тоже не посчастливилось: после смерти отца дядья выдали ее замуж в кишлак, за Шерали. Все это Юлчи уже сотни раз слышал от матери. Потом старик умолк и медленно, словно погружаясь в дремоту, закрыл маленькие живые глаза. Он забыл и кишлачную Хушрой-биби, и ее скромного, трудолюбивого покойника-мужа, и неожиданно появившегося, рослого и сильного, как лев, племянника.
Он размышлял о разных коммерческих комбинациях, которые с помощью банков рассчитывал провести в ущерб интересам своих конкурентов, о своих отношениях с должниками. Должников бай делил на три группы. С одними он будет по-прежнему поддерживать торговлю, так как у них есть капитал и хорошие связи — «руки длинные», как любил говорить старик, придет время — он с них за малое получит многое. Других припугнет, а потом спустит им залежавшуюся на складе мануфактуру по хорошей цене. Третьих… о, этим он покрепче прижмет хвост и заставит плясать, как обезьян… Потом он вспомнил о договоре на поставку хлопка, который был заключен недавно его старшим сыном Хакимом с русскими фирмами. Раскинув умом и еще раз убедившись, что в этом деле нет никакого риска, а прибыль потечет рекой, бай от удовольствия еще крепче зажмурил глаза.
Юлчи, конечно, не мог знать, почему это столь словоохотливый дядюшка вдруг закрыл глаза и погрузился в молчание. Он даже забеспокоился: «Видно, моим приходом недоволен». Однако, несколько освоившись, юноша смелее стал присматриваться и к старику и ко всему окружающему.
Мирза-Каримбай, несмотря на маленький рост и тонкие старческие руки, выглядел еще свежим и крепким. Он не очень полный, но и не худой. Небольшое, с хитрецой лицо его залито ярким, как гребень петуха, румянцем, белая борода и усы — чистые, расчесанные…
Каждый уголок квадратного двора, площадью побольше танапа [4] , привлекал внимание юноши. Посредине двора — супа [5]
4
Танап — 1/6 часть гектара.
5
Супа — глиняное возвышение для отдыха.
6
Хауз — водоем.
Юлчи еще осматривался с любопытством, как вдруг из калитки внутреннего двора с веселым гомоном выбежала стайка ребят — мальчиков и девочек, одетых во все чистое, нарядное. Самый старший из них — хорошенький мальчик лет десяти, в бархатной тюбетейке оливкового цвета, — поставил на землю ловушку с большой серой крысой, открыл дверку. Жирная крыса тотчас выскочила наружу и, тяжело подпрыгивая, побежала к воротам. Ребята с громким улюлюканьем погнались за ней. Вскоре от ворот донеслись торжествующие, радостные крики и возглас: «Обольем керосином и подожжем!»
Старый бай открыл глаза. Он погрозил внучатам пальцем и прикрикнул:
— Не балуйте со спичками, эй! — Потом, чтобы несколько загладить свою невнимательность к забытому племяннику, ласково обратился к нему: — Так, значит, нашел-таки нас, племянник. Да, расспрашивая да переспрашивая, говорят, и Мекку находят… Эй, Айниса! — окликнул бай болезненно-бледную девочку, стоявшую несколько в стороне от ребят. — Позови бабушку.
Вскоре от калитки послышался женский голос:
— Что такое?
— Иди сюда! — поманил рукой старик.
— Там же посторонний…
— Родня… Сын Хушрой, — пояснил бай.
— Какой Хушрой? Усохнуть моей памяти… А-а, из кишлака, что ли?
К ним медленно подходила женщина лет пятидесяти восьми, среднего роста, полная, с широким, уже поблекшим и обрюзгшим лицом. Юлчи поднялся ей навстречу, почтительно поздоровался, передал привет от матери. Спесивая старуха, даже не дослушав гостя, обратилась к мужу:
— Это сын вашей кишлачной племянницы? С гору вырос джигит! Он и в детстве крупненький был… Я припоминаю его.
Мирза-Каримбай велел жене принести угощение. Только после этого старуха мимоходом взглянула на Юлчи с притворной сердечностью, за которой проскальзывало плохо скрытое пренебрежение, справилась о здоровье его домашних.
Бай, часто отдуваясь, принялся жаловаться на жару.
Немного погодя старуха вынесла поднос с угощением и чайник чаю. На подносе оказалось четыре маленьких хлебца и две кисти скороспелого винограда, изрядно поклеванного птицами. Юлчи протянул старухе сумку, которую принес из дома: