Священная охота
Шрифт:
Рука Ингри крепче сжала руку Йяды, несмотря на пронизавшую её боль.
— Ты не должна чувствовать себя обречённой!
— Почему же? Или ты считаешь, что обречённость — только твоя участь? — Брови Йяды насмешливо поднялись. — Она очень тебе идёт, должна признаться. Только это несправедливо. — Она наклонилась к Ингри, и он замер от ужаса и наслаждения, когда её губы коснулись его губ. Однако на этот раз не произошло ничего, кроме нежного прикосновения плоти к плоти.
Прежде чем Ингри смог припасть к губам Йяды в поисках того священного огня, что опалил их накануне, дверь открылась и вошла дуэнья. Ингри неохотно выпустил руку Йяды. Он хорошо понимал, что женщина не может не заметить его учащённого
Дуэнья без улыбки обвела взглядом Ингри и Йяду и присела в реверансе.
— Прошу прощения, милорд. Граф велел мне быть всё время рядом с госпожой.
— Я очень признательна ему за заботу, — проговорила Йяда голосом настолько невыразительным, что Ингри не смог понять, было ли это насмешкой или искренней благодарностью. Йяда взяла свой кубок, осушила его и поставила на стол. — Не следует ли нам теперь удалиться в ту унылую комнату?
— Если вам угодно, миледи… Так граф и сказал.
Под тупым упрямством женщины Ингри ощутил искреннее беспокойство. Власти графа-выборщика было достаточно, чтобы держать слуг в страхе, но не чувствовали ли они… или не испытывали ли — чего-то ещё?
— Может быть, и лучше пораньше лечь, — неохотно согласился Ингри. — Мне предстоит сопровождать лорда Хетвара на траурной церемонии завтра утром.
Йяда кивнула и поднялась на ноги.
— Я буду признательна, если потом вы посетите меня и обо всём расскажете.
— Непременно, леди Йяда.
Ингри смотрел вслед Йяде… было ли это капризом его воображения или и в самом деле с её уходом в комнате стало темнее?
Глава 14
Площадь перед храмом была уже запружена толпой придворных в траурных одеждах и зевак, когда Ингри утром туда прибыл. Он заметил у ворот храма нескольких гвардейцев Гески, из чего следовало, что хранитель печати уже внутри. Ингри ускорил шаги и протолкался к воротам. Люди, узнававшие его, торопились убраться с дороги.
Яркая синева неба говорила о том, что день может оказаться не по-осеннему жарким, и Ингри с облегчением вступил в тень, отбрасываемую портиком. Его парадная одежда была тяжёлой и неудобной: длинный траурный плащ мешал идти и цеплялся за меч. Солнечные лучи заливали центральный двор храма, в середине которого на каменных плитах очага пылал священный огонь, и Ингри заморгал, войдя в тень и тут же снова выйдя на свет. Высмотрев леди Хетвар, которую сопровождали Геска и её старший сын, Ингри подошёл к ней и поклонился. Дама кивнула в ответ, одобрительно оглядела траурный наряд Ингри и немного подвинулась, чтобы освободить ему место позади себя, рядом с Геской. Лейтенант нервно покосился на Ингри, но ничем больше не обнаружил последствий их последнего странного приключения, и Ингри начал надеяться, что Геска не стал распространяться о сверхъестественном инциденте.
По другую сторону от священного огня Ингри заметил рыцаря Улькру и нескольких слуг Болесо; это было хорошо — значит, они прибыли в Истхом, как им и было велено. Улькра вежливо поклонился Ингри, хотя те придворные Болесо, которые сопровождали его гроб, постарались не встречаться с Ингри глазами — то ли помня о его неприязни, то ли просто побаиваясь его.
Из каменного коридора, ведущего внутрь храма, донеслось пение хора; эхо заставляло слитные голоса звучать подобающе далёкими и печальными. Поющие аколиты медленно выступили во двор: пять раз по пять, квинтет для каждого из богов, — одетые в голубые, зелёные, красные, серые и белые одежды. Позади них шестеро вельмож — Хетвар, близнецы Боарфорды и ещё три графа-выборщика — несли носилки с телом принца.
Тело Болесо было туго обёрнуто пахучими травами под роскошной одеждой, однако распухшее лицо оставалось на виду. Задержка, связанная с путешествием в столицу, привела к такой степени
Следом за носилками шли ближайшие родственники покойного. Биаста, роскошно одетого, но выглядящего очень усталым, сопровождал Симарк со штандартом принца-маршала, в знак траура свёрнутым вокруг древка. Граф Хорсривер поддерживал под руку принцессу Фару в строгом чёрном платье. Тёмные волосы принцессы, стянутые в узел и не украшенные ни драгоценностями, ни лентами, подчёркивали смертельную бледность её лица. Фара в отличие от братьев не была высокой, и длинный подбородок Стагхорнов у неё не был так заметен; она не была красавицей, но гордая осанка и умение держаться обычно скрадывали недостатки. Сегодня же принцесса выглядела осунувшейся и больной.
Присутствие духа жеребца в Хорсривере казалось так хорошо скрытым, что могло быть принято просто за мрачность.
«Нужно узнать у Венсела, как он это делает».
Ингри начал догадываться, каким образом кузену удаётся избегать разоблачения жрецами, но цена его ужаснула.
Ингри с облегчением обнаружил, что священный король не покинул ради похорон своей постели и не был принесён в храм на носилках. Уж очень походило бы на то, что одни носилки следуют за другими…
Ингри направился за леди Хетвар, когда она заняла положенное место у входа в увенчанный куполом зал Сына. Огромное пространство заполнилось толпой; менее знатные придворные заглядывали в арку, ведущую во двор. Вельможи опустили носилки перед алтарём Сына, хор затянул новый гимн, а верховный настоятель Фритин вышел вперёд, чтобы совершить церемонию проводов принца. Ингри пошире расставил ноги, заложил руки за спину и приготовился вытерпеть скучный обряд. К счастью, речи оказались формальными и краткими и никто не упомянул странных обстоятельств смерти Болесо. Даже Хетвар ограничился несколькими банальностями о трагически оборвавшейся молодой жизни.
Из центрального двора донёсся шорох: толпа раздвинулась, освобождая дорогу процессии со священными животными. Вели их другие служители, чем накануне, а Фафу, грозного белого медведя, заменила миниатюрная пушистая кошечка, уютно свернувшаяся в руках женщины в белых одеждах Бастарда. Мальчик, который вёл рыжего жеребёнка, оказался тем же самым; поскольку на этот раз его подопечного не приходилось успокаивать, паренёк глазел по сторонам и, встретившись глазами с Ингри, испуганно вздрогнул, узнав его.
Грумы проявляли чрезвычайную осторожность, подводя животных к носилкам, чтобы они смогли сообщить, забирает ли душу Болесо соответствующий бог. Никто из присутствующих особенно не ожидал, что голубая сойка Дочери или зелёный попугай Матери проявят какой-нибудь интерес, но толпа заволновалась, когда к носилкам подвели рыжего жеребёнка. Животное проявило полное равнодушие, так же как серый пёс и белая кошечка. Служители растерянно переглянулись. Биаст мрачно нахмурился, а принцесса Фара была, казалось, готова упасть в обморок.
Неужели душа Болесо проклята, отвергнута Сыном Осени, на которого, казалось бы, была самая большая надежда, и не востребована даже Бастардом? Неужели Болесо обречён стать истаивающим со временем призраком? Или он был так осквернён духами животных, принесённых им в жертву, что оказался в ловушке между миром материи и миром душ и был обречён на те самые муки, которые Ингри когда-то описывал Йяде?
Верховный настоятель поманил к себе Биаста, Хетвара и просвещённого Льюко, который держался так незаметно, что Ингри даже не сразу его увидел. После того как они тихо посовещались, грумы начали заново подводить священных животных к носилкам.