Священный скарабей
Шрифт:
— Дядя ваш казался в нормальном настроении, когда он пришел в музей?
— Довольно обычном. Может быть, немного сердитым. Он по утрам не бывает особенно приятен. Но это ничего не значило.
— Вы ушли из музея, как только с ним поздоровались?
— Сейчас же. Я не заметил, сколько времени провозился с папирусом, и поспешил уйти. Кроме того, я знал, что он пришел говорить с доктором Блиссом по очень важному делу, и не хотел им мешать.
Вэнс сидел, лениво покуривая.
— И в пределах двадцати минут после этого, — заметил он, — между десятью часами и двадцатью минутами
Сальветер содрогнулся:
— Очевидно так, но я ничего не имел с этим общего. Говорю вам это прямо, верьте или нет — ваше дело!
— Ну, ну, не переходите на резкий тон. Я не имею оснований верить или не верить. Я предпочитаю заняться этим вопросом.
— А ну вас к черту!
Вэнс медленно встал, и на его лицу появилась холодная улыбка. Более убийственная улыбка, чем какое-либо выражение гнева.
— Мне не нравятся ваши выражения, мистер Сальветер, — сказал он медленно.
— Ах, вот как! — Тот вскочил, сжав кулаки, и размахнулся.
Вэнс, однако, отступил с кошачьим проворством и поймал своего противника за кисть руки. Потом он сделал быстрый поворот вправо, вывернув руку Сальветера, рванул ее кверху. С невольным криком боли тот упал на колени. Хис и Хеннесси двинулись вперед, но Вэнс остановил их:
— Я сам могу справиться с этим неистовым господином, — сказал он, помог Сальветеру встать и посадил его на стул. — Это только небольшой урок манер. А теперь, будьте добры вежливо ответить на мои вопросы, или я вынужден буду арестовать вас — и миссис Блисс — за участие в убийстве мистера Кайля.
Сальветер был совершенно подавлен. Он посмотрел на противника с изумлением. Потом вдруг слова Вэнса дошли до его мозга.
— Миссис Блисс? Но она ничего общего с этим не имела. Если это может избавить ее от подозрений, я готов сознаться в убийстве.
— Нет надобности в таком героизме. — Вэнс снова сел и спокойно курил. — Но вы можете сказать почему, когда вы пришли в музей этим днем и узнали о смерти вашего дяди, вы не упомянули, что видели его в 10 ч. утра?
— Я был слишком расстроен, слишком потрясен, — пробормотал Сальветер. — И я испугался, инстинкт самосохранения, может быть — я не могу объяснить, никак не могу. Я должен был бы сказать вам, но… но…
— Но вы не хотели запутываться в преступление, в котором были неповинны, — помог ему Вэнс. — Да, да, вполне естественно. Вы хотели подождать и выяснить, видел ли вас кто-нибудь… Скажите, мистер Сальветер, разве вы не знаете, что если бы вы сознались, что видели вашего дядю в 10 ч. утра, это было бы доводом в вашу пользу.
У Сальветера на лице появилось угрюмое выражение.
Вэнс продолжал:
— Оставим это соображение. Скажите нам в точности, что вы делали в музее между половиной десятого и десятью.
— Я уже сказал вам. Я сравнивал папирус XVIII династии, недавно найденный доктором Блиссом в Фивах, с переводом надписей на шестигранной призме, излагающих подвиги Сеннахериба, чтобы выяснить…
— Вы увлекаетесь, мистер Сальветер, и вы впадаете в анахронизмы. Призма Сеннахериба написана вавилонской клинописью и относится к периоду на тысячу лет позже, — он сурово поглядел
Сальветер хотел подняться, но откинулся обратно на стуле.
— Я писал письмо, — сказал он.
— Кому?
— Я не хотел бы этого говорить.
— Ну, конечно. А на каком языке? При этих словах в наружности Сальветера произошла огромная перемена. Он побледнел, и руки его задрожали.
— На каком языке? — глухо повторил он. — Почему вы спрашиваете? А на каком языке, по-вашему, я мог писать письмо? На санскрите? На эсперанто, или на языке негров Банту?
— Нет, — протянул Вэнс. — Я не имел в виду также ни арамейского, ни симмерийского языков, мне пришло в голову, что вы составляли послание в египетских иероглифах.
Глаза Сальветера расширились.
— Во имя Неба, — сказал он. — Зачем я стал бы это делать?
— Зачем? Вот именно зачем! Но на самом деле, ведь вы писали по-египетски, не так ли?
— Почему вы это думаете?
– - Нужно ли это объяснять, когда это так просто. Я мог бы даже угадать, кому это послание предназначалось. Если я не очень ошибаюсь, его адресатом была миссис Блисс. Видите ли, вы упомянули три слова в этом воображаемом папирусе, которые в некоторых своих формах никогда не были удовлетворительным образом объяснены: «анкхет», «уас» и «тема». Но так как есть много других слов, оставшихся непереведенными, я задумался над тем, почему вы упомянули именно эти три. И я стал соображать, каков смысл этих слов в их наиболее обычной форме. «Анкхет» без определения означает «живое». «Уас» со свистящим «с» означает счастье. «Тема» с двойным росчерком мне неизвестно, но я знаю, что со значком полозьев оно означает «кончается или кончено».
— Боже мой! — прошептал Сальветер.
— Итак, мистер Сальветер, — заключил Вэнс, — нетрудно было восстановить вашу фразу. имея в виду три основных выражения: «живое» или «живущий», «счастье» и «кончить». Вы, вероятно, писали, что кто-то живой (анкхет) стоит на пути вашего счастья (уаса) и выражали желание, чтобы это положение кончилось (тема). Прав ли я?
Сальветер продолжал смотреть на Вэнса с удивлением и восхищением.
— Я скажу вам правду, — произнес он наконец — Это именно то, что я писал. Мерит-Амен, которая знает среднеегипетский иероглифический шрифт лучше меня, предложила уже давно, чтобы я, по крайней мере, раз в неделю писал ей сочинения на языке ее предков. Я это делал годами, и она исправляет их и дает мне указании. Сегодня утром, когда я вернулся в музей и сообразил, что городской музей открывается только в 10 часов, я занялся составлением этого сочинения.
— Весьма прискорбно, — вздохнул Вэнс, — так как ваши выражения в этом письме показывают, будто вы хотели принять какие-то энергичные меры.
— Я это знаю. Поэтому я вам и солгал. Но право же, мистер Вэнс, письмо было совершенно невинным. Честное слово, сэр, это было только упражнение в египетском языке.
— А где сейчас это письмо? — спросил Вэнс.
— Оно в ящике стола в музее. Я его не кончил, когда пришел дядя Бен, и я спрятал его.
И вы уже воспользовались известными вам тремя знаками для «анкхет» «уас» и «тема».