Святая Грусть
Шрифт:
Да ты вообще дурохамец ли?
Наполовину. Мамка святогрустная была.
Оно и видно.
Почему?
Не пьёшь, не куришь. Зубров пожалел. Уж одного-то можно было грохнуть.
Спиртодон засмеялся.
Нравилась ему эта земля; родная как-никак, хоть наполовину, а родная. И появилась даже тайная мыслишка: богатства побольше сколотить да пойти с челобитною просьбой к царю – пускай принимает к себе. Надоело, дескать, жить с дурохамцами. Небось, не откажет, царь добрый здесь.
Поднимаясь над горами, солнце растягивало
Завиднелись купола и домики соседнего царства-государства, расположенного за хребтом, – захребетники там проживают. Паруса кораблей забелели в безбрежных просторах… Это заморыши – гости заморские – опять зачем-то гребут, спешат в гостеприимную страну Святая Грусть.
Глава тринадцатая. Фартовый парень Серьгагуля Чернолис
Царские Палаты имеют столько закутков, подвальчиков, подвалов, заброшенных комнат, где хранится всякая всячина, – можно легко заблудиться, а при желании очень легко где-нибудь притулиться.
Бедняжка Доедала нашёл себе пристанище в тёплом сухом углу Дворца. Здесь пахло пылью, парчою – тюки разноцветной парчи были навалены под потолок. В другом углу под самым потолком – слабый солнечный свет кое-как протиснулся в игрушечное оконце – чуть больше ладони.
Сегодня в гостях у Бедняжки – фартовый парень Серьгагуля Чернолис. Гостя надо угощать. А как же? Да ещё такого дорогого гостя.
Доедала вытащил баранью ногу, завёрнутую в парчу. Два арбуза выкатил. Зелёный штоф с вином.
Друг познается в еде, как говорил мой покойный тятя. Ну, угощайся.
Да я на минуту к тебе.
Всё равно присаживайся. Шапку можешь снять, здесь жарко.
Нет, я хорошую мыслишку застудить боюсь.
Серьгагуля выпил царского вина. Захорошело под сердцем. И закусить захотелось. Он поправил шапку – сдвинул на затылок. Закатал рукава. Раннее детство его прошло, говорят, среди туземцев на островах Океании. Это было похоже на правду. Пищу Серьгагуля руками хватал из тарелки. Хватал – торопился, как будто из горла могут вырвать кусок. Жир капал на одежду, за рукава затекал желтоватыми ручейками.
Бедняжка Доедала сам был страшен во время еды, но этот парень – ещё страшнее. Вот уж действительно: «друг познается в еде».
– Всё, хватит, некогда. Ещё винца глотну и побежал.
Серьгагуля уже вознамерился рукавом утереться, но Бедняжка протянул ему платок. Богатый платок был – красная парча с махровой кисеёй. А Серьгагуля взял его, будто портянку. Торопливо, как попало вытер лоснящуюся рожу. Наморщил нос и неожиданно сморкнулся.
Куда! Зачем в платок-то?!
А куда? – не понял Чернолис. – На пол, што ль?
Доедала обиделся:
Ну не в такой же платок!
Ничего, разживешься
Давай, попутного тебе… Когда обратно ждать?
Загадывать не буду. Скоро, думаю. Печать-то настоящая? Впросак не попадем?
Впросак – это не знаю. А то, што печать настоящая, – клянусь животом.
Серьгагуля похабно улыбнулся жирными губами, плохо вытертыми.
– Эге-е… Животик ты себе наел! Говорят, царица думает рожать? А я дак думаю, што ты скорей родишь.
Бедняжка Доедала стал багроветь.
Тебе одной печати мало? – тихо спросил, поднимая упитанный сочный кулак. – Могу ещё одну печать… Тоже настоящая!
Ты смотри, обидчивый какой?!
А ты думал, я стану молчать? Врежу в ухо так, што и серьгу свою днем с огнём не найдешь!
Серьгагуля не скрывал удивления:
Молодец, Бедняжка. Отъелся, осмелел.
Ладно, чертов зубоскал. Иди, иди скорее, покуда Охра не пожаловал сюда.
А што ему здесь надо?
Почуял, видно, што-то, кривоглазый.
Надо прижать его где-нибудь в темном местечке и это… Надо вылечить его от косоглазия.
Говорил Серьгагуля по-доброму, даже сочувственно.
Бедняжка Доедала растерялся.
Как вылечить?
Просто! – в руке у Серьгагули вдруг возникло синеватое лезвие. – Р-раз! И в глаз!
А-а, так-то? Можно. А то уж я подумал, што ты всурьёз…
Да можно и всурьёз. Я видел одного заморыша со стеклянным глазом. Красиво, бляха-муха, от живого хрен отличишь. Толку, правда, мало от такой стекляшки. Зато красиво.
Серьгагуля спрятал нож. Бумагу с царскою печатью за пазухой проверил, покидая пыльный душный закуток.
Старинный Кремль посажен мастерами на воздушные подушки: под землею тайные ходы пробиты на случай осады, пожара и во избежание другого лиха.
Сумрачно. Сухо. Покойно. Плесень кое-где цветёт, паутина выткалась широкими холстами, украшенными крылом стрекозы, изумрудиной усохшей крупной мухи, непонятно, как сюда забравшейся.
Горизонтальный ствол – неширокий, но длинный проход – раскидал направо и налево большие «ветки», ведущие в тупики, ловушки для непрошеных гостей. Каменистые чёрные «дупла» в этом стволе заняты мышиными гнездами – земными тварями. А кое-где приютилась летучая мышь – жуткий вампир-кровосос. Давненько люди здесь не проходили. Старая мышь запищала, предупреждая свой многочисленный выводок. Мышата сыпанули в темноту – затаились в норах.
Подземный ствол забронзовел, будто покрылся вдалеке сосновой корою, – свет затрепетал. Дымком запахло.
Серьгагуля Чернолис факел запалил. Торопливо шагал и всё время оглядывался. Пыль под ногами пыхала, раскручивая кольца… Фиолетово-красные капли с факела тянулись кровавою соплей – слетали, по-мышиному попискивая впотьмах…
Кое-где он пригибался, опасаясь как бы ни стукнуться. Серьга сверкала в ухе – блики брызгали на щеку. Шапка из чёрной лисы, надвинутая на брови, вдруг обретала размеры какой-то необъятной шапки Маномаха.