Святая и греховная машина любви
Шрифт:
— Эм, пожалуйста. Ну не надо, пожалей меня хоть раз.
— Думаешь, я огорчусь, если ты начнешь тут реже появляться? Да я иногда просто счастлива, что тебя нет, — ну пусть не счастлива, про счастье я уже не говорю, но хоть довольна какое-то время. А потом являешься ты — и опять все сначала. Я в расстройстве, Люка в расстройстве, и никому это не надо…
— Эм, постарайся…
— Как было бы хорошо не любить тебя, просто взять и не любить! Каждый день только о том и мечтаю.
— Ну прошу тебя,
— Хорошо, давай! Вот иди завтра и расскажи своей миссис Флегме про нас с Люкой! Скажи ей, что будешь жить с нами в доме, а ее навещать раз в неделю, в квартирке.
— Ты же знаешь, это невозможно…
— С чего ты взял, что я это знаю? Ничего подобного я не знаю! Ты хоть раз пробовал взглянуть на всю эту дерь-мовщину моими глазами? Почему бы твоей миссис не пострадать немного для разнообразия? Почему все я да я?
— Это ничего не даст. Если она тоже будет страдать, тебе ведь легче от этого не станет.
— Не станет? Да я буду на седьмом небе от счастья!
— Тебе же не месть нужна…
— Почему бы и нет? Ненавижу твое гнилое буржуйство, разнесла бы его к чертовой матери!
— Ладно. Ты просто кипятишься, на самом деле у тебя и в мыслях ничего такого нет.
— Ты так думаешь? Подожди немного, скоро я тебе устрою войну во вражеском стане. Да, это будет война против всех вас, богатеньких. Я знаю, что делает бедность с людьми. И с тобой связалась только из-за бедности этой проклятой — страшно было. Насмотрелась в свое время на отчима, как он каждый вечер мою мать бил, бил, пока совсем не убил.
— Я не отвечаю за твоего отчима.
— Ты за все отвечаешь. Потому что ты — главное зло в моей жизни. Ты мой перевоплощенный отчим, вот ты кто. Нравится тебе такой психоанализ?
— Послушай, может, хватит переругиваться, как на базаре, а? Я знаю, как ты кичишься тем, что «вышла из низов», но ведь вышла уже — ведь можно теперь хотя бы вести себя прилично…
— Прилично — это значит как леди? Как твоя дражайшая миссис Флегма? А мне классовые предрассудки не позволяют. Это она у тебя такая богатенькая, такая родовитенькая…
— Да никакая она не…
— Да, я хочу мести! Пусть знает, какой у нее муж подлец.
— Но она ни в чем не виновата…
— Мне какое дело? Я тоже не виновата.
— Ты виновата. Больше всего тут, конечно, моей вины, но есть и твоя тоже.
— Ты нарочно меня выводишь? Хочешь, чтобы я завизжала на весь дом?
— В конце концов, она тоже страдает. Пусть даже о нас с тобой она не догадывается — но ведь понимает же, что моя любовь для нее потеряна.
— Велика ценность! И еще неизвестно, может, те времена давно прошли. Может, ты к ней вернулся. Спишь с ней, говори?
— Конечно, нет!
— Я тебе не верю! Ты ее обманываешь. Значит, можешь и меня обмануть.
— Ну начинается! Это все Пинн со своими дурацкими теориями. Ты хоть думай своей головой.
— Жалко, я как-то обозлилась, порвала в клочья все твои любовные письма — а то можно было сейчас отослать посылочку твоей миссис Флегме. Пожалуй, я ей завтра утром позвоню.
— Никому ты не позвонишь, ни завтра, ни послезавтра. Потому что прекрасно знаешь, что на этом наши с тобой отношения кончатся.
— Да пошел ты со своими запугиваниями! Вот дойдет до дела, тогда и посмотрим, что кончится, а что не кончится. У меня тоже есть свои права, и мне надоело ждать и ждать, оберегаючи сыночка твоей миссис Флегмы. Сколько еще ждать? Пока ему не стукнет тридцать? Нет уж, пусть тоже хлебнет немножко лиха. Моего сына, между прочим, никто не оберегает. Видел сегодня, во что он превращается?
— Он хоть стал побольше говорить?
— Нет. Со мной уже неделю не разговаривал. Только с Пинн иногда.
— О чем?
— А я откуда знаю? Правда, пару дней назад я случайно подслушала, Люка ей выдал целую тираду про то, как извиваются какие-то головастики. Но стоит мне подойти, он тут же прикидывается немым. Представляю, что с ним дальше будет. А ты даже не соизволишь сходить в школу.
— Это не имеет смысла…
— Ну, тогда готовься раскошеливаться на лечебницу для душевнобольных. Будет у тебя еще одна статейка расходов.
— Я сразу предлагал отдать ребенка на усыновление, это ты не хотела с ним расставаться.
— Я не хотела расставаться с тобой.
— Ну так ты просто шантажистка.
— И ты еще смеешь меня упрекать за то, что я решила оставить собственного ребенка? Ты чудовище!
— Ты настраиваешь его против меня.
— Не прикидывайся идиотом. Ребенка не надо ни против кого настраивать, он сам все видит. Спрашивает: «Где папа?» — а что я ему скажу? Теперь-то уж, конечно, не спрашивает, молчит как рыба. А что там у него на уме, никому не ведомо. Помнишь, как одно время мы пытались его обмануть, делали вид, что ты моряк? Какие смешные были, Господи.
— Помню, малыш, помню. Мы с тобой столько пережили вместе. Пожалуйста, малыш, давай заботиться друг о друге, как раньше. Давай еще немного потерпим.
— Ну, предположим, потерпим. Но чего мы дожидаемся? Пока она умрет от старости? Или чего?
— Эмили, может, хватит уже этих выяснений отношений? Поговорим о чем-нибудь другом.
— О чем бы ты хотел поговорить? О Расине? Я думала, что выяснение отношений — это как раз по твоей части.
— Ты напрасно так думала. С Харриет у нас как-то без этого обходится.