Святая ночь(Сборник повестей и рассказов зарубежных писателей)
Шрифт:
— Что мне нужно сделать?
— Ты должен оставить письмо и уйти. Я тоже напишу несколько строк.
Я сообщу Анне, что болен и о твоем внезапном появлении, после двадцати лет разлуки. Знаешь ли, пока ты говорил с мальчиком, я подумал, что это чудо. Мне даже кажется, что сюда тебя привела Анна.
Как и двадцать лет назад, его глаза светились юношеской любовью.
— Возможно, — кивнул я. — Или Анна, или, как ты, бывало, говорил, горная лихорадка.
— Разве это не одно и то же? — откликнулся он.
В тишине маленькой тесной комнаты мы долго смотрели друг на друга, затем я отвернулся и, позвав мальчика,
Спал он беспокойно, тяжело дышал. Несколько раз я подходил к нему, давал аспирин и воды. Он сильно потел, и я не знал, хорошо это или плохо. Ночь тянулась бесконечно, и я практически не сомкнул глаз. Когда затеплился рассвет, мы оба не спали.
— Тебе пора, — прошептал Виктор.
Наклонившись над ним, я понял, что ему явно стало хуже. Он совсем ослабел.
— Скажи Анне, что приход людей из долины грозит бедой ей и остальным. Я в этом уверен.
— Я обо всем напишу.
— Она знает, как сильно люблю я ее. Я говорил ей об этом в каждом письме, но ты можешь еще раз напомнить ей о моей любви. Подожди в расселине. Часа два, три, может, больше. Потом возвращайся к стене и ищи ответ на плоском камне. Он там будет.
Я коснулся его ледяной руки и вышел в холодный утренний воздух. Огляделся, и на душе у меня стало тревожно. Облака закрыли долину, окутали деревню и поднимались выше, туда, где извивающаяся в кустарнике тропа исчезала на горном склоне.
Мягко, бесшумно белая вата облаков касалась моего лица и проплывала мимо. Влага мельчайшими капельками оседала на моих волосах, покрывала руки, я ощущал ее вкус на языке. В предрассветных сумерках я поворачивался направо, налево, не зная, что и делать. Древний как мир инстинкт самосохранения твердил, что нужно возвращаться в дом. Подниматься в горы сейчас, в такую погоду, — безумие. Но сидеть в комнате, ощущая на себе полный надежды взгляд Виктора, было выше моих сил. Мы оба понимали, что жить ему осталось недолго. И в нагрудном кармане моей куртки лежало его последнее письмо жене.
Я повернул на юг, а мимо неспешно проплывали облака, спускаясь с вершины Монте Верита.
Туда и лежал мой путь…
Виктор утверждал, что я должен достичь вершины за два часа, даже меньше, и солнце будет подниматься у меня за спиной. Взял я с собой и начерченную им схему тропы.
Час спустя я понял, что в этот день увидеть солнце мне не суждено. Лишь облака кропили мое лицо холодной моросью. Они прятали петляющее русло ручья, оставшееся позади, по которому текли струйки воды, вырывающиеся из горных ключей, прихватывая почву и камни.
А после полудня кустарник и вывороченные корни исчезли, я вышел на голые скалы. Тут уж пропали последние сомнения в том, что я заблудился. Я повернул назад, чтобы найти русло ручья, по которому пролегала тропа. Но наткнулся лишь на другой ручей, бегущий с севера на восток, уже превратившийся в бурный поток. Одно неверное движение — и вода могла унести меня, колошматя о камни.
Восторг вчерашнего дня развеялся как дым, приступ горной лихорадки прошел, уступив место крепко запомнившемуся мне чувству страха. Такое бывало в прошлом многократно, когда я попадал в облака. Человек становится совершенно беспомощным, если не может узнать каждый дюйм, пройденный им по пути наверх. Но в те дни я был молод,
Я уселся под большим валуном, прикрывшим меня от проплывающих облаков, перекусил остатками сандвичей, приготовленных в харчевне, и стал дожидаться хорошей погоды. Иногда я вставал и прыгал на месте, размахивая руками, чтобы согреться. Холод пронизывал до костей. Оставалось лишь надеяться, что с наступлением темноты температура воздуха упадет и облака неминуемо рассеются. При полной луне небо по ночам зачастую освобождалось от облаков. И действительно, ближе к вечеру похолодало. В южном направлении, откуда накатывалось белое марево, я уже различал предметы на расстоянии десяти футов. Ниже туман оставался густым, как молоко. Я ждал. На юге видимость увеличилась до двенадцати, пятнадцати, двадцати футов. Облако трансформировалось в полупрозрачный пар, исчезающий на глазах. Вот показался силуэт горы, еще не вершина, но могучий выступ, охватывающий ее с юга, а еще выше засинело небо.
Я взглянул на часы. Без четверти шесть. На Монте Верите спустилась ночь.
Снова появился туман, закрыл увиденную мной полоску чистого неба, затем рассеялся, показались звезды. Я вышел из-под валуна. Вновь мне предстояло принять решение. Подниматься к вершине или возвращаться в деревню. Вверх путь был открыт. Я видел склон горы, описанный мне Виктором. Я даже мог различить уступ, по которому мне следовало пройти двенадцать часов назад. До восхода луны оставалось два-три часа, и при ее свете я мог добраться до обители. Я посмотрел на восток, где лежала дорога вниз. Ее скрывала облачная стена. Спуск при видимости не более трех метров привел бы к тому, что я вновь заблудился бы, а то и свалился в пропасть.
Я решил идти наверх, к вершине Монте Верите, и передать предназначенные Анне письма.
Теперь, когда облака остались подо мной, настроение у меня улучшилось. Я внимательно просмотрел грубую схему, набросанную Виктором, и двинулся к южному склону. Я проголодался и мог лишь сожалеть о сандвичах, съеденных днем. Из еды у меня осталась лишь горбушка хлеба. И пачка сигарет. Пусть вредные для здоровья, они помогали заглушить голод.
Я уже видел двойные пики-близнецы, вздымающиеся в ясное небо. С восторгом смотрел я на них, ибо знал, что, обогнув южный склон, достигну цели.
Я забирался все выше. Уступ сузился, подъем стал круче, южный склон открывался передо мной, а за моим плечом показался краешек огромного диска луны, выскользнувший из туманной мглы на востоке. Вот когда особенно остро я ощутил свое одиночество. Я был один на гребне Земли, в необозримом пространстве ниже и выше меня. Лишь я мерял шагами этот шар, вращающийся в черноте космоса.
Вставала луна, и человек, поднимающийся к небу вместе с ней, все отчетливее осознавал собственную ничтожность. Я уже не чувствовал себя личностью. Оболочка, в которой находилось мое тело, лишенное ощущений, двигалась вперед, ее влекло безымянной силой, казалось, черпающей энергию из самой луны. Меня несло, как пену на гребне волны. Я не мог не подчиниться повелевавшему мною закону, как не мог перестать дышать. Не горная лихорадка играла в моей крови, но горная магия. Не нервное возбуждение гнало меня вперед, но притяжение полной луны.