Святая Русь - Княгиня Мария
Шрифт:
Палашка вначале отнекивалась:
– Уж мне ли о том ведать, Агей Ерофеич? Боярин-то наш уж куда как усторожлив был.
– А в своей опочивальне?
– Не прятал в опочивальне! – без колебаний молвила Палашка.
Пронырливые глаза Агея так и вперились в сенную девку.
– А ты, почему так уверена? Никак, сама всю ложеницу облазила? А ну-ка рассказывай.
Палашка прикинулась невинной овечкой:
– И рассказывать нечего, Агей Ерофеич. После кончины боярина и ноги моей в ложенице не было.
–
И вот тут Палашка перепугалась. Боярыня никогда не знала, сколь гривен лежит у Сутяги в ларцах и кубышках. Скрытен был боярин. Но если Букан назовет точную цифру, а он назовет (Палашке как-то довелось подслушать тайный разговор Агея с боярином о тысяче гривен), то ей не жить. Боярыня Наталья сварлива и жестока. Но Палашка (ума ей не занимать) быстро пришла в себя и блеснула лукавыми глазами на Букана.
– Однако хитер же ты, Агей Ерофеич. Пришел в чужой дом и норовишь боярыню обокрасть. Добро, Наталья Никифоровна к обедне ушла, а то бы замолвила ей словечко и…
– Молчи, дура!
Железные руки Букана стиснули Палашкину шею.
– Меня не проведешь. Сколь взяла?
Шея хрустнула, еще миг, другой – и конец Палашке.
– Пять…пять гривен, - прохрипела она.
– Так… Остальные где? – не разжимая рук, выпытывал Букан.
– Покажу… Только отпусти… Боярыня у себя перепрятала.
С тяжелыми седельными сумами уезжал Агей со двора боярыни. Воротные сторожа его давно знали и пропускали без всяких расспросов.
А через день в Ростов притащилась добрая полусотня нищебродов. Днем толпились на папертях, а ночью, перебив сторожей, ворвались в хоромы ни о чем не подозревавшей боярыни. Наталью заперли в светелке. Сами же учинили погром в ее опочивальне. Из хором никого не выпустили. Холопов, мирно спавших в подизбице, накрепко связали, сенных девок обесчестили, а Палашку скрутили кушаками, кинули на коня, коего вывели из конюшни, и увезли с собой.
После первой же ночи с Палашкой Букан сказал:
– Запомни: я не тать. Вернул гривны великому князю Ярославу Всеволодовичу. Это его серебро. Те же гривны, кои ты похитила, я своим серебром отдал.
– За что ж такая ко мне милость?
– За твои ласки, - довольно ухмыльнулся Агей. – Они дорого стоят. Много у меня было девок, но чтоб такая… И до чего ж ты ненасытная, кобылица.
С той поры минуло пять лет. Ярослав Всеволодович стал великим князем, а сотник Букан его ближним боярином.
А Палашку, казалось, и годы не старили. Напротив, в свои двадцать восемь лет, она еще больше расцвела и еще больше стала желанной для мужчин. Такое на ложе вытворяла! Вот Букан и пожалел увядающего Ярослава. (Супруга его Феодосия, оставленная им в Новгороде, скончалась там, в 1244 году; за малое
А Ярослав Всеволодович и впрямь ожил: другую неделю живет со своей наложницей, но пыл его все не остывает. Ну и девку же подсунул Агей, ну и сладострастницу! Да за такую полюбовницу никаких денег не жаль.
И великий князь наградил Букана еще одной вотчиной. Агей еще больше зачванился, и такую власть взял, что без его ведома ни один приезжий удельный князь не мог явиться во дворец великого князя. Высоко, высоко взлетел Агей Ерофеич!
* * *
После шумных именин пришел Ярослав Всеволодович к своей разлюбезной Палашке с кувшином крепкого заморского вина и приказал:
– Угощайся, Пелагея. Сегодня все пьяны и тебя хочу видеть навеселе. Погляжу, какова ты будешь в постели наподгуле. Пей чару… до дна пей!
Палашка послушно выпила, наморщилась, замотала головой.
– Ничего, Пелагея. Первая – колом, вторая – соколом. Пей! То приказ великого князя.
Палашке, отроду не пившей столь много вина, пришлось осушить и вторую объемистую чару. Выпила, да так и рухнула на мягкое пышное ложе.
– Слаба, оказывается, на винцо. Как же ты теперь меня ублажать будешь? А ну шевели чреслами!
Но Палашка настолько опьянела, что и ногой не шевельнуть. Раскинулась на ложе во всей свое красе и лыка не вяжет. В Ярославе же, напротив, плоть взбесилась. И так и этак крутит полюбовницу, но та сделалась, будто мертвая.
– Ах ты, сучка! – вскинулся Ярослав и давай стегать наложницу плетью. – Ублажай, сказываю!
Палашка с трудом пришла в себя. Привстала на ложе, молвила:
– Погодь маленько…Сейчас оклемаюсь.
И оклемалась таки! (Вся весельем брызжет). Накинулась на Ярослава, да с такой бешеной страстью, что князь вожделенно заохал. Добрый час Палашка неистово потешала князя, пока тот пощады не запросил:
– Довольно, дьяволица. Да ты пьяная-то еще желанней. Награжу тебя щедро.
– Давно пора, - пьяно рассмеялась Палашка. – У тебя денег-то, чу, куры не клюют. Один Букан тебе тыщу гривен вернул.
– Вернул? – недоуменно уставился на полюбовницу Ярослав. – Когда ж такое было?
– Да уж давненько. У боярыни Сутяги забрал. Тыщу гривен, сам мне сказывал.
– Тэ-эк, - зловеще протянул великий князь.
В тот же день звезда Букана закатилась. (Надо знать мстительность Ярослава!). Он не только забрал у Агея все гривны, но и лишил его боярского чина, да еще осрамил перед всеми холопами:
– Прочь с моего двора, волчья сыть!
Г л а в а 8
ЗАГОВОР