Святая Русь. Историческая миссия, национальная идея, форма правления

Кравченко Павел Павлович

Николай Трубецкой впервые заявил в 1925 году, что Россия является наследницей не Киевской Руси, а Монгольской монархии. Русских и кочевников связывает особое умонастроение, или «бытовое исповедание», которое основано на идеях личной преданности, героизма, духовной иерархии и вере в высшее начало мира. Эти ценности несовместимы с европейским мещанством и меркантилизмом. Евразийство образует обновленную антитезу западничеству. Революция, большевики и СССР содержат историческую правду, так как они подсознательно реализуют евразийский проект сопротивления Западу в содружестве с азиатскими народами. Другой евразиец Петр Савицкий обогатил это мировоззрение понятиями «месторазвития» (аналога «жизненного пространства»)

и «идеократии» (подчиненности человеческой жизни высшим идеям) [2].

Евразийство зародилось в русской эмигрантской среде в Болгарии в 1921 году. У его истоков стояли лингвист Николай Трубецкой, географ и экономист Пётр Савицкий, историк и религиозный мыслитель Георгий Флоровский, музыкальный писатель Пётр Сувчинский. Первичным результатом их интеллектуальной деятельности стал сборник статей «Исход к Востоку». Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев. Книга 1 (София, 1921). В 1921 году Савицкий и Флоровский получают приглашение читать лекции в Праге, а Трубецкой в 1922 году получает приглашение в Вену. Сувчинский перебирается в Париж. Вскоре он отошёл от евразийского движения.

В 1922 году в Берлине вышел второй сборник «На путях», затем в 1923-м – «Россия и латинство». В 1923 году в Праге было возобновлено созданное в 1919 году по благословению патриарха Тихона Братство Святой Софии, в которое был приглашен и Н. Трубецкой. Однако он раскритиковал идеи братства, выступив против них с открытым письмом, в котором высказал упреки в латинизации православия, хотя и не вполне обоснованные [3].

В 1923 году было создано евразийское книгоиздательство (на деньги английского миллионера-востоковеда Сполдинга) и стал выходить программный альманах евразийцев – «Евразийский временник» (первый номер в 1923, второй – в 1925, третий – в 1927). Одновременно стал выходить журнал «Евразийские хроники». Евразийцы выпустили также два коллективных манифеста – «Евразийство: опыт систематического изложения» (1926) и «Евразийство (формулировка 1927 года)». В Евразийском книгоиздательстве выходили книги самих евразийцев (Н. С. Трубецкой «Наследие Чингисхана», П. Н. Савицкий «Россия – особый географический мир», Г. В. Вернадский «Евразийское начертание русской истории» и др.) и близких к ним авторов.

Принято считать, что к кругу евразийцев был близок журнал «Вёрсты», издававшийся в Париже (1926–1928).

К евразийству примкнули многие видные эмигрантские ученые Г. В. Вернадский, Н. Н. Алексеев, Р. О. Якобсон, Л. П. Карсавин, В. Э. Сеземан, Д. П. Святополк-Мирский и др. С евразийцами сотрудничали П. Бицилли, А. Карташёв, Г. Федотов, Н. Рклицкий, Э. Хара-Даван [4] и др.

В то же время в 1923 году с евразийством порвал один из его основателей – Г. В. Флоровский, а в 1928 году он выступил с его резкой критикой – статьей «Евразийский соблазн» [5]. Критике подвергалась апология большевиков и революции, возвеличивание государственного принципа, негативное противопоставление Западу, забвение христианских подходов к истории, а также преклонение перед стихией («романтический перегар»).

Владимир Иванович Вернадский в 1924 году в письме сыну Г. В. Вернадскому писал: «Я нисколько не сомневаюсь, что евразийцы <…> хорошие и, может быть, интересные люди – но они плохие мыслители – с неясной головой, с религиозно-философскими априориями – но самое главное – скучные и неживые, по статьям своим» [6].

С 1925 года евразийство начинает организационно оформляться. Проводится съезд в Берлине с намерением создать Центральный комитет Евразийской партии. Ячейки евразийцев возникли в Варшаве, Париже и Праге. Налаживалась деятельность агитаторов, которые проводили публичные лекции, семинары и распространяли брошюры [7].

В 1927 году во Франции выделилось «левое евразийство», которое стало в большей мере ориентироваться на СССР.

К этому течению относились Л. Карсавин, С. Эфрон, Д. Святополк-Мирский и др. В 1928 году рупором левых евразийцев стала парижская газета «Евразия». В 1929 году из руководства евразийского движения в знак протеста вышли Н. С. Трубецкой, П. Н. Савицкий и Н. Н. Алексеев. Они выпустили брошюру «Газета «Евразия» – не евразийский орган», в которой объявляли левое евразийство антиевразийством. Те же идеи звучали в «Евразийском сборнике» (1929). С. Эфрон c 1931 года стал агентом советских спецслужб [8] и в 1937 году вернулся в СССР, где впоследствии был репрессирован. Д. П. Святополк-Мирский, став марксистом, возвратился в СССР еще в 1932 году при содействии Максима Горького, однако также был репрессирован и умер в лагере под Магаданом.

В начале 1930-х годов «правым евразийцам» удалось восстановить движение и даже создать эмигрантскую Евразийскую партию (1932). Были выпущены сборник «Тридцатые годы», шесть номеров журнала «Евразийские тетради». В 1931 году в Таллине выходила ежемесячная евразийская газета «Свой путь». Евразийцы сотрудничали с пореволюционными группировками, публиковались в журнале Юрия Алексеевича Ширинского-Шихматова «Утверждения», участвовали в оборонческом движении (РОЭД). Но былой популярностью евразийство уже не пользовалось. Связи с советской внешней разведкой его дискредитировали. К 1938 году оно сошло на нет.

Как утверждал крупнейший исследователь евразийства Николай Рязановский, все наиболее значительные идеологи евразийства неслучайно имели украинские корни. По мнению Игоря Торбакова, именно понимание украинской идентичности заставляло евразийцев, с одной стороны, предполагать, что Россия не может существовать как национальное государство, с другой – выражать мнение о прочности и неразрывности связей между русскими и их соседями [9].

По определению политолога Андреаса Умланда, евразийцы «поддерживали антизападные, изоляционистские, империалистические и идеократические аспекты раннего советского режима и видели в нём частичную преемственность царской империи» [10].

Развивая концепцию культурно-исторических типов, П. Савицкий, в отличие от Н. Данилевского, акцентирует внимание на «ощущении» – особом способе восприятия окружающей действительности, – ощущение моря и ощущение континента, называя одно западноевропейским, другое – монгольским: «на пространстве всемирной истории западноевропейскому ощущению моря как равноправное, хотя и полярное, противостоит единственно монгольское ощущение континента» [11]. По этому поводу следует заметить, что подобное решение характерно для историософии вообще. Например, Хэлфорд Макиндер связал романо-германский тип с «морским» восприятием окружающей действительности, а греко-византийский – с «материковым» [12]. В понимании П. Савицкого русские в некоторой доле тоже монголы, ибо «в русских «землепроходцах», в размахе русских завоеваний и освоении – тот же дух, то же ощущение континента» [11].

Однако П. Савицкий стремится понять, в чём особенность культурно-исторического типа России. По его мнению, «Россия – часть особого «окраинно-приморского» мира, носительница углубленной культурной традиции. В ней сочетаются одновременно историческая «оседлая» и «степная» стихия». В этом он видит одно из важнейших обстоятельств новейшей русской истории. «Пережив в начальные века развития влияние степных народов как влияние внешнее, ныне народ российский сам как бы охватывает степь. Степное начало, привитое русской стихии как одно из составляющих ее начал со стороны, укрепляется и углубляется в своем значении, становится неотъемлемой ее принадлежностью; и наряду с «народом-земледельцем», «народом-промышленником» сохраняется или создается в пределах русского национального целого «народ-всадник», хотя бы и практикующий трёхполье».