Святая с темным прошлым
Шрифт:
Поразмыслив, Комлев осторожно спросил:
– Неужели при Аустерлице у Кутузова не было возможности повлиять на исход сражения?
Филарет покачал головой:
– Наш государь возомнил себя Александром Великим [87] и этим испортил все дело. Когда Кутузов уже освободился от подчинения австрийцам, и успешно теснил Наполеона, его величество зачем-то вдруг решили прибыть в армию и сами ее возглавить. И тут Кутузова опять лишают права голоса, всем распоряжаются австрийцы, а конец известен! – Филарет махнул рукой.
87
То есть, Александром Македонским.
На какое-то
– У помещицы Гольцовой в том бою погиб сын, – подала голос Ольга.
– А у Кутузова – зять, – парировал Филарет. – Да и сам он был ранен в голову.
– Навылет позади обоих глаз? – хором спросили Василиса с Иваном Антоновичем.
– На сей раз нет, – ответил Филарет, – пуля задела щеку.
– А я слышал, будто бы он опять был ранен смертельно, – снова вступил в разговор Комлев.
– Это его неверно понятые слова. Кутузов назвал своей смертельной раной исход боя. Да уж, достойно его седин было расхлебывать кашу, заваренную Александром и Францем [88] . Если ты – император, сие еще не значит, что ты что-то смыслишь в военном деле! Наполеон был единственным полководцем из них троих [89] . А наш доблестный государь удирал с поля боя так, что по дороге растерял всю свиту! В штабе же он решил подлечить себе нервы вином. Так того не нашлось ни капли – все уже выхлебал австрияк.
88
Австрийский император Франц I, так же, как и Александр I, возглавлял свою армию.
89
Аустерлицкое сражение вошло в историю как «битва трех императоров».
У Василисы сжалось сердце. Она, разумеется, и раньше знала о поражении при Аустерлице, но лишь сейчас живо представила себе, что должен был пережить Михайла Ларионович, проиграв бой не по своей вине, но при этом неся всю ответственность за разгром армии.
– Должно полагать, – с надеждой сказала она, – что победой над турками Кутузов вернул себе расположение государя?
– Да кто его знает, – неопределенно ответил Филарет. – Александр так мечтал о лаврах победителя, а при Аустерлице ему надавали пинков. Кто в этом виноват? Конечно, Кутузов! Не себя же винить, в самом-то деле! Так что, боюсь, император едва ли изменит к нему отношение, несмотря на любые победы.
Под вечер, когда Филарет с Надеждой ушли прогуляться в луга над Окой, Ольга укладывала младших детей, а Комлев был чем-то занят со старшими, Василиса стояла на крыльце, глядя на садящееся солнце. Сегодняшний разговор всколыхнул ей душу. А, казалось бы, что ей до Кутузова теперь, когда жизнь их обоих склонилась к закату, так ни разу больше и не переплетясь. Ей исполнилось пятьдесят восемь лет, а ему… он, помнится, был на семь лет ее старше… Да, ему – шестьдесят пять. И осталось обоим всего лишь мирно дожить свои дни в христианском благочестии, ей – благоденствуя в окружении семьи, а ему – искупив Аустерлицкое поражение блестящей победой над турками. Каждый из них достойно заканчивает свой век: ее семья дружна и радостна всем на зависть, и сын, и зять преуспевают, каждый на своем поприще, а дочери и невестке покойно за такими мужьями, как они. Внуки ее веселы и здоровы, окружены родительской заботой и относятся к бабушке с почтением и любовью. Соседи ищут ее общества, а крестьяне молятся на барыню-целительницу. Чего еще желать?
Да и Михайла Ларионович оставит по себе добрую память. Славно повоевал, проявил себя как искусный дипломат, а солдатам был добрым командиром. И когда придет его час отойти к своему Творцу, то Кутузов сделает это
Но почему-то по прошествии стольких лет, проведенных порознь, не оставляет ее то чувство, что их путям еще предстоит пересечься, и нечто чудесное, не менее чудесное, чем некогда возникшая меж ними любовь, станет итогом сей новой встречи.
Из глубины дома тихо вышел и встал рядом с ней на крыльце Иван Антонович. Вопреки своему обыкновению, он не обнял жену при этом и даже не прикоснулся к ней: сегодняшний разговор о Кутузове как будто разъединил супругов.
И, сознавая, что не имеет права задавать мужу подобный вопрос, но не в силах от него удержаться, Василиса спросила:
– Так у тебя с ним вышел разговор там, под Очаковом?
– Да, – сухо сказал Иван Антонович.
– И о чем же?
– Большей частью – о военных вопросах, – тем же тоном ответил муж.
«Большей частью»… А в части меньшей Кутузову наверняка удалось что-то выведать о ней. Василиса с такой тоской взглянула на сбегающие вниз белые ступени, как если бы они были склоном меловой горы близ Ахтиара, и к ней вот-вот должен был подняться молодой офицер с веселым взглядом, любопытствующий, что за отшельница объявилась в заброшенном монастыре.
«Любимый! – вдруг отчетливо раздался в голове Василисы ее собственный голос. – Уж скоро мы будем вместе! Ты и не ждешь меня, но я приду».
LVI
«…И вот – горестное известие для всех нас – французский узурпатор вторгся в наши пределы…»
8 августа 1812 года император Александр стоял у окна в своем кабинете и молча созерцал, как шпиль Петропавловской крепости сияет золотом на фоне собравшихся туч. В руках у него было письмо генерал-губернатора Москвы, Ростопчина, написанное двумя днями ранее.
«Государь! Ваше доверие, занимаемое мною место и моя верность дают мне право говорить Вам правду, которая, может быть, встречает препятствие, чтобы доходить до Вас. Армия и Москва доведены до отчаяния слабостью и бездействием военного министра [90] . В главной квартире [91] спят до десяти часов утра: Багратион почтительно держит себя в стороне, с виду повинуется и, по-видимому, ждет какого-нибудь плохого дела, чтобы предъявить себя командующим обеими армиями.
90
Имеется в виду Барклай-де-Толли.
91
То есть, в главном штабе.
Москва желает, чтобы командовал Кутузов и двинул Ваши войска: иначе, Государь, не будет единства в действиях, тогда как Наполеон сосредотачивает все в своей голове. Барклай и Багратион могут ли проникнуть в его намерения?..»
Сказать, что в душе у императора стоял мрак, означало ничего не сказать. Кто, как не сам он, Александр, призван возглавить армию в сей тягчайший для родины час! Два месяца тому назад войска Наполеона Бонапарта перешли Неман – границу его империи, и с тех пор только и делали, что преследовали отступающие русские войска, не встречая сколько-нибудь значительного сопротивления. 1-ая и 2-ая Западные армии под командованием Барклая-де-Толли и Багратиона находились на таком расстоянии друг от друга, что лишь отступив на шестьсот верст вглубь страны [92] смогли соединиться под Смоленском, чтобы, наконец, дать отпор неприятелю. И что же? Два дня продолжавшийся бой закончился новым отступлением и торжеством Наполеона.
92
Около 640 километров.