Святилище
Шрифт:
– Рыжему это не понравилось бы, - сказал второй.
– И ты это знаешь.
– Тогда пусть отправлялся бы в другое место, - сказал владелец.
– Я просто оказываю услугу. У меня не похоронная контора.
Оркестр заиграл "Ближе, мой Бог, к Тебе". Публика утихла. В дверь вошла, пошатываясь, женщина в красном платье.
– Ого, - сказала она.
– Прощание с Рыжим. Он будет в аду раньше, чем я доберусь до Литтл-Рока.
– Ш-шш, - пронеслось по залу. Женщина плюхнулась на стул. К двери подошел Юджин и стоял, пока музыка не стихла.
Давайте, люди, - завопил он, раскинув руки широким, щедрым
Сидящие сзади потянулись к двери. Владелец подскочил и замахал руками оркестрантам. Корнетист поднялся и заиграл "В Твоем раю", но толпа из задней части зала продолжала утекать в дверь, возле которой размахивал руками Юджин. Две пожилые женщины в шляпках с цветами тихо плакали.
Все толпились и шумели вокруг иссякающей чаши. Из танцевального зала доносилась звучная игра кларнета. Двое грязных молодых людей с монотонными выкриками "Дорогу. Дорогу" протолкались к столу. Открыв чемоданы, они стали выставлять на стол бутылки, а Юджин, уже откровенно плачущий, откупоривал их и выливал в чашу.
– Подходите, пейте. Будь Рыжий мне даже сыном, я не мог бы любить его больше, - хрипло кричал он, возя рукавом по лицу.
К столу протиснулся официант с миской льда и фруктов и стал высыпать их в чашу.
– Что ты делаешь, черт возьми?
– напустился на него Юджин.
– На кой здесь эта дрянь! А ну, пошел отсюда.
– Ры-ы-ыжий!
– орали все, сжимая стаканы, а Юджин, выбив из рук официанта миску с фруктами, снова принялся лить виски в чашу, расплескивая его на руки и в протянутые стаканы. Оба парня лихорадочно откупоривали бутылки.
В дверях, словно бы занесенный медными звуками музыки, появился обеспокоенный владелец и замахал руками.
– Послушайте, - крикнул он, - давайте кончать музыкальную программу. Она стоит нам денег.
– Ну и черт с ним, - закричали в ответ.
– Чьих денег?
– Кому какое дело?
– Чьих денег?
– Кто там жадничает? Я заплачу. Клянусь Богом, я оплачу ему двое похорон.
– Люди! Люди!
– кричал владелец.
– Понимаете, что в этом зале останки?
– Чьих денег?
– Остатки?
– возмутился Юджин.
– Остатки?
– повторил он прерывающимся голосом.
– Кто-то хочет оскорбить меня...
– Ему жаль денег Рыжего.
– Кому?
– Джо, дешевому сукину сыну.
– Раз так, давайте перенесем похороны. Это не единственное заведение в городе.
– Перенесем Джо.
– Уложим этого сукина сына в гроб. Пусть будет двое похорон.
– Остатки? Остатки? Кто-то хочет...
– Уложим сукина сына в гроб!
– пронзительно завопила женщина в красном. Все бросились к двери, где стоял, размахивая руками, владелец, сквозь рев толпы раздался его пронзительный вопль, он повернулся и побежал.
В главном зале пел приглашенный из варьете мужской квартет. Певцы слаженно выводили колыбельную песню "Мой сыночек". Все сидящие пожилые женщины плакали. Официанты принесли им пунша, и они, плача, держали стаканы в пухлых, с кольцами, руках.
Оркестр заиграл снова. Женщина в красном, пошатываясь, вошла в зал.
– А ну, Джо, - заорала она, - открывай игру! Убери к черту этого жмурика и открывай игру!
Какой-то мужчина попытался
Вышибала сбил первого с ног, увернулся и с невероятным проворством выскочил в главный зал. Там играл оркестр. Его тут же заглушило внезапное столпотворение, треск стульев и крики. Вышибала обернулся и встретил натиск четверых мужчин. Они сцепились; еще один отлетел и проехал на спине по полу; вышибала отскочил. Затем повернулся и бросился на них; завертясь, они отлетели к гробу и ударились о него. Оркестр перестал играть, музыканты с инструментами взобрались на стулья. Венки разлетелись; гроб зашатался.
– Держите!
– раздался чей-то голос.
Люди бросились вперед, но гроб тяжело рухнул на пол и распахнулся. Труп медленно, спокойно вывалился и замер, лицо его оказалось внутри венка.
– Играйте что-нибудь!
– закричал владелец, потрясая руками.
– Играйте! Играйте!
Когда труп подняли, на нем повис венок, вонзившийся скрытым концом проволоки в щеку. С головы свалилась кепка, обнажив маленькое синее отверстие посреди лба. Оно было аккуратно залеплено воском и закрашено, но воск вылетел и потерялся. Найти его не смогли, но, отстегнув кнопку на козырьке, удалось натянуть кепку до самых глаз.
Когда похоронный кортеж достиг центра города, к нему присоединилось еще несколько машин. За катафалком следовало шесть туристских "паккардов" с открытым верхом, наполненных цветами, за рулем сидели водители в ливреях. Выглядели машины совершенно одинаково, они принадлежали к тому типу, что сдается напрокат лучшими агентствами. За "паккардами" следовал целый ряд такси, родстеров, седанов, увеличивающийся, пока процессия медленно двигалась по тесным улицам, где из-под опущенных штор выглядывали лица, к главной магистрали, ведущей из города к кладбищу.
На авеню катафалк увеличил скорость, процессия стала быстро растягиваться. Вскоре такси и частные машины начали разъезжаться. На каждом перекрестке они сворачивали в стороны, и наконец с катафалком остались только "паккарды", в которых не было никого, кроме водителей. Улица была широкой, уже пустынной, с белой чертой посередине, уходящей в асфальтовую пустоту. Вскоре катафалк развил сорок миль в час, потом сорок пять, потом пятьдесят.
Одно из такси подъехало к воротам мисс Ребы. Вышла она, за ней тощая женщина в скромной, строгой одежде, с золотым пенсне на носу, потом невысокая пухлая женщина в шляпке с плюмажем, уткнувшаяся носом в платок, и маленький круглоголовый мальчик лет пяти или шести. По пути к решетчатому вестибюлю женщина с платком устало всхлипывала. Собачки за дверью подняли визг. Когда Минни открыла дверь, они бросились к ногам мисс Ребы. Та отшвырнула их пинками. Оживленно лая, они снова бросились к ней, она снова отшвырнула их с такой силой, что они глухо ударились о стену.