Святилище
Шрифт:
– Молочная бутылочка у вас с собой? Женщина достала бутылочку из узла под койкой.
– Там еще немного осталось, - сказала она. Долила ее из принесенной бутылки. Хорес поднес огня Гудвину и закурил сам. Когда поднял взгляд, бутылочки уже не было.
– Еще рано кормить?
– спросил он.
– Я грею молоко, - ответила женщина.
– А-а, - протянул Хорес. И привалился вместе со стулом к стене напротив койки.
– На постели есть место, - сказала женщина.
– Там помягче.
– Не настолько, чтобы стоило пересаживаться, - ответил Хорес.
– Слушайте, - вмешался Гудвин.
–
– Нам предстоит небольшая работа, - сказал Хорес.
– Завтра утром прокурор начнет допрашивать ее снова. Это у него единственная надежда: каким-то образом признать ее показания недействительными. Попробуйте вздремнуть, пока мы репетируем.
– Ладно, - согласился Гудвин.
Хорес принялся натаскивать женщину, расхаживающую взад-вперед по тесной камере. Гудвин докурил сигару и вновь сидел неподвижно, скрестив руки и свесив голову. Часы на площади пробили девять, потом десять. Ребенок захныкал и заворочался. Женщина остановилась, перепеленала его, достала из-под платья бутылочку и покормила. Потом осторожно подалась вперед и заглянула в лицо Гудвину.
– Заснул, - прошептала она.
– Может, уложим его?
– шепотом спросил Хорес.
– Не надо. Пусть сидит.
Бесшумно двигаясь, она положила ребенка на койку и села на другой ее край. Хорес придвинул стул поближе к ней. Говорили они шепотом.
Часы пробили одиннадцать. Хорес продолжал натаскивать женщину, снова и снова возвращаясь к воображаемой сцене. Наконец сказал:
– Пожалуй, все. Теперь запомните? Если он спросит что-то такое, на что сразу не сможете ответить, просто промолчите. Об остальном позабочусь я. Запомните?
– Да, - прошептала женщина.
Хорес протянул руку, взял с койки коробку конфет и открыл, вощеная бумага тихо зашуршала. Женщина взяла конфету. Гудвин не шевелился. Женщина взглянула на него, потом на узкую прорезь окна.
– Перестаньте, - прошептал Хорес.
– Через такое окошко он не достанет его даже шляпной булавкой, тем более пулей. Понимаете?
– Да, - ответила женщина, держа конфету в руке.
– Я знаю, о чем вы думаете, - прошептала она, не глядя на него.
– О чем же?
– Вы пришли в тот дом, а меня там нет. Я знаю, о чем вы думаете.
Хорес глянул на нее. Женщина смотрела в сторону.
– Вчера вы сказали, что пора уже с вами расплатиться. Какое-то время Хорес не сводил с нее взгляда.
– Вот оно что, - сказал он.
– О темпера! О морес! {О времена! О нравы! (лат.)} О черт! Неужели вы, безмозглые млекопитающие, убеждены, что мужчина, любой мужчина... Вы думали, я добиваюсь этого? Думаете, если б добивался, то ждал бы так долго?
Женщина бросила на него быстрый взгляд.
– Если б не ждали, то ничего бы не добились.
– Что? А-а. Понятно. А сегодня вечером?
– Я решила, что вы...
– Значит, теперь пошли бы на это?
Женщина взглянула на Гудвина. Тот слегка похрапывал.
– Нет-нет, не прямо сейчас. Но расплатитесь немедленно, по требованию?
– Я решила, что вы ждете такой расплаты. Ведь я же сказала, что у нас нет... Если этого мало, я вас не виню.
– Речь не о том. Сами знаете, что не о том. Неужели вы не можете представить, что человек готов делать что-то
Женщина неторопливо вертела в руке конфету.
– Я думала, вы злитесь на него.
– На Ли?
– Нет.
– Она коснулась рукой ребенка.
– Потому что мне приходилось носить его с собой.
– То есть, по-вашему, он мешал бы нам, лежа в изножье кровати? Пришлось бы все время держать его за ножку, чтобы не упал?
Женщина поглядела на Хореса, глаза ее были серьезны, пусты и задумчивы. Часы на площади пробили двенадцать.
– Господи Боже, - прошептал Хорес.
– С какими людьми вы сталкивались?
– Я однажды так вызволила Ли из тюрьмы. Из Ливенуорта. Когда знали, что он виновен.
– Да?
– сказал Хорес. Протянул ей коробку с конфетами.
– Возьмите другую. Эта уже совсем измята.
Женщина взглянула на измазанные шоколадом пальцы и на бесформенную конфету. Хорес предложил свой платок.
– Я запачкаю его, - сказала женщина.
– Постойте. Она вытерла пальцы о грязные пеленки и вновь села, положив сжатые руки на колени. Гудвин мерно похрапывал.
– Когда Ли отправили на Филиппины, я осталась в СанФранциско. У меня была работа, я жила в меблированной комнате, стряпала на газовом рожке, потому что обещала его ждать, и он знал, что я сдержу обещание. Когда он убил другого солдата из-за черномазой, я даже не узнала об этом. Писем от него не приходило пять месяцев. На работе, застилая полку газетой, я случайно прочла, что его часть возвращается домой, и когда взглянула на календарь, оказалось, это тот самый день. Все это время я была верна ему. А возможности у меня были: я каждый вечер имела их с мужчинами, приходящими в ресторан.
К пароходу меня не отпускали, пришлось уволиться. А в порту мне повидаться с ним не позволили, даже не пустили на пароход. Я стояла там, пока сходили солдаты, высматривала его и спрашивала у проходящих, где он, а они подшучивали, спрашивали, занята ли я вечером, говорили, что не слышали о таком, или что он убит, или что удрал в Японию с женой полковника. Я еще раз попыталась пройти на пароход, но меня не пустили. И вот в тот вечер я принарядилась, пошла по кабаре, нашла одного из тех солдат, познакомилась с ним, и он рассказал все. Мне казалось, что я умерла. Я сидела там, играла музыка и все такое, тот пьяный солдат лапал меня, я спрашивала себя, почему бы не плюнуть на все, уйти с ним, напиться и больше не протрезвляться, а в голове вертелось: "Из-за такого же скота я мучилась целый год". Наверно, потому и не ушла.
Потому ли, нет, но не ушла. Вернулась в свою комнату и на другой день принялась искать Ли. Искала, мне врали, старались окрутить, но в конце концов я выяснила, что он в Ливенуорте. Денег на билет не хватало, пришлось устроиться на другую работу. За два месяца я собрала нужную сумму и поехала в Ливенуорт. Устроилась работать официанткой в ночную смену и каждое второе воскресенье могла видеться с Ли. Мы решили нанять адвоката. Не знали, что адвокат ничем не может помочь заключенному федеральной тюрьмы. Адвокат не говорил мне этого, а я не говорила Ли, как расплачиваюсь с адвокатом. Он думал, что я накопила денег. Все выяснилось, когда я прожила с адвокатом два месяца.