Святители и власти

Скрынников Руслан Григорьевич

Инициаторы переворота должны были отдать себе отчет в том, что их планы потерпели полный провал. Власть Лжедмитрия III отказалось признать не только ополчение, стоявшее в Ярославле, но даже недавняя столица Лжедмитрия II — Калуга. Присяга не удалась в Туле, Серпухове, Рязани, Твери и других городах. Бывшим тушинцам пришлось отступить. По приказу Заруцкого и других атаманов «заводчик» мятежа Плещеев срочно выехал в Псков. 20 мая 1612 года Лжедмитрий III был арестован и в цепях отправлен в столицу. В начале июня Трубецкой и Заруцкий известили Пожарского, что подмосковный совет сложил с себя присягу «псковскому вору». Вожди таборов торжественно обязались впредь «Марины и сына ея на Московское государство не хотети». Однако даже в покаянной грамоте подмосковные бояре не смешивали «прямого вора» из Пскова с венчанной царицей Мариной и не допускали никаких выпадов против ее сына, которого недруги называли «воренком».

После низложения Лжедмитрия III троицкий келарь Авраамий Палицын поспешил в Ярославль, но встретил там холодный прием. Ярославское правительство отказывалось иметь какие бы то ни было отношения с подмосковными таборами, пока их руководителем оставался Заруцкий.

Заруцкий сначала пытался примириться с Пожарским, а потом отправил в Ярославль казака с приказом убить князя. Покушение не удалось, и почва под ногами у Заруцкого заколебалась. Тогда атаман затеял тайные переговоры с лазутчиком, присланным в таборы польским гетманом Ходасевичем.

В конце июня Троице-Сергиев монастырь вновь направил в Ярославль келаря Авраамия Палицына. Келарь слезно молил Пожарского без промедления выступить на помощь Москве. На этот раз его моления возымели действие. С запада к столице двигалась армия гетмана Ходкевича. Минин и Пожарский не могли больше медлить. В июле отряды второго ополчения заняли западные кварталы Москвы. Заруцкий принужден был покинуть таборы и перешел в Коломну, где находился «воренок». За ним последовало около двух тысяч казаков.

Сделав остановку в Троице-Сергиевом монастыре, Пожарский с главными силами вступил в Москву и выстроил укрепленный острожек на Арбате. 22 августа 1612 года гетман Ходкевич атаковал войска Пожарского, наступая со стороны Новодевичьего монастыря. Одновременно польский гарнизон Кремля предпринял вылазку и ударил в тыл ополченцам. Накануне боя Пожарский отправил несколько конных дворянских сотен в Замоскворечье в помощь Трубецкому. Когда сражение вступило в критическую фазу, дворянские сотни переправились через Москву-реку и атаковали поляков с фланга. Не слушая приказов Трубецкого, четыре казачьих сотни двинулись вслед за дворянами. Появление свежих сил решило исход битвы. Гетман Ходкевич не смог выбить Пожарского с его позиций на Арбате и приказал своим войскам отступить. Он потерял целый день, приводя свою расстроенную армию в порядок. На помощь полякам пришла семибоярщина. Присланный боярами дворянин Григорий Орлов провел отряд гайдуков в глубь Замоскворечья. Посреди ночи поляки захватили стоявший против Кремля казачий острожек.

На рассвете 24 августа Ходкевич отдал приказ о штурме Деревянного города в Замоскворечье. Дворянская конница Пожарского переправилась на правый берег Москвы-реки и пыталась остановить неприятеля в поле у стен города. Однако она не выдержала атаки польских гусар и отступила. Поляки захватили Серпуховские ворота и подошли к главному казачьему острожку на Большой Ордынке, подле церкви святого Климентия. Ополченцы обороняли острожек, но с тыла на них напали гайдуки, пробравшиеся ночью в глубь Замоскворечья. Полагая, что враг разгромлен, Ходкевич подтянул к городу обозы с продовольствием, предназначенным для терпевшего голод польского гарнизона Кремля. Несколько сотен повозок запрудили Большую Ордынку. Воспользовавшись оплошностью неприятеля, казаки подняли пальбу. Испуганные лошади опрокидывали повозки, сбивали с ног людей. Среди общего замешательства казаки отбили у поляков Климентьевский острожек. В боевых действиях наступила длительная пауза. Близился вечер, когда Кузьма Минин предложил Пожарскому возобновить наступление и вызвался возглавить атаку. Выборный староста был в годах и никогда не держал в руках оружия. Но он твердил, что победа близка, и его фанатическая вера заражала других. Минин отобрал три дворянские сотни, менее других потрепанные в утреннем бою. К нему присоединился ротмистр Хмелевский с поляками, перешедшими на службу земскому правительству. Перейдя вброд Москву-реку, отряд атаковал роты, стоявшие у Крымского двора, и обратил их в бегство. Заметив смятение среди врагов, казаки поддержали натиск Минина. Ходкевичу понадобился весь его огромный боевой опыт, чтобы предотвратить гибель армии. Его кавалерия провела ночь в седле, ожидая новых атак. Позже гетман перенес лагерь на Воробьевы горы, а оттуда ушел по смоленской дороге на литовский рубеж.

Разгромив Ходкевича, земские рати продолжали осаду Кремля. Двум земским правительствам трудно было ужиться в одном стане. Бывшие тушинцы, некогда толкнувшие казаков на расправу с Ляпуновым, пытались использовать голод и нужду рядовых казаков, чтобы составить заговор против Пожарского.

Троице-Сергиев монастырь использовал все свое влияние, чтобы покончить с волнениями в таборах ополчения. Денежная казна монастыря истощилась, и монахам ничего не оставалось,

как приняться за гардероб. Из тайников извлекли драгоценные ризы, аккуратно уложили их в повозки и отвезли в таборы. Там посланцы монастыря собрали казачий круг и предложили ратникам принять от них вещи в виде заклада. Как только монастырь соберет оброки со своих крестьян, заявили монахи, они тотчас выкупят заклад за тысячу рублей.

Атаманы собрали круг, постановивший немедленно вернуть вещи в монастырскую казну. Нужда православного люда была жестокой, но торговля церковными вещами представлялась им недопустимым святотатством. В конце концов ратники собрались в лагере под Москвой, чтобы защитить свою землю и свою веру. Два атамана выехали в Троицу с письмом к архимандриту. Казаки писали, что никакие скорби и многочисленные беды не заставят их отступить от Москвы.

Полковник Гонсевский покинул Москву до прибытия рати Пожарского. Он захватил с собой царские короны и много других сокровищ кремлевской казны. После Гонсевского иноземный гарнизон Кремля возглавил полковник Струсь. Поначалу он старался удержать в крепости семьи русских бояр и дворян в качестве заложников. Но, когда голод в Кремле усилился, он решил избавиться от лишних ртов.

В связи с выселением из Кремля русских семей полковники объявили о повсеместной реквизиции продовольствия. Производя обыск в домах, наемники вместе с продуктами питания забирали у русских золото, серебро, жемчуг, парчу и прочие ценности. С купцами и дворянами захватчики вовсе не церемонились. С боярами и высшими церковными иерархами обращались вежливее, но и они не избежали грабежа.

Патриарх Гермоген не дожил до второй осады Москвы. Его преемником стал грек Арсений, служивший при царских гробах в Архангельском соборе в чине архиепископа. В России этот чужеземец искал почестей и богатств. Знавшие его византийские прелаты отзывались о нем как о человеке бесчестном и корыстном. Арсений служил Гонсевскому верой и правдой. Он побуждал к сдаче защитников Смоленска, сыпал проклятия на головы патриотов. Но предательство не принесло ожидаемых выгод. Пришел день, когда грек с горечью записал в своем дневнике: «Староста Струсь с воинами и с русскими с Федором Андроновым и Иваном Безобразовым изгнали из Москвы всех немощных — старцев, жен, мальчиков и девочек, отняли у русских всякий провиант, вещи — серебро, золото, одежды золототканые и шелковые, отняли все доходы и у блаженнейшего архиепископа архангельского и немало вещей и денег».

К началу сентября голод в Кремле приобрел катастрофические масштабы. Цены на продукты поднялись неслыханным образом. Воловью шкуру продавали за полтора, а потом за три рубля. Хлебец стоил более трех рублей. Со временем хлеб исчез, и за лепешку с лебедой давали около рубля. Голодающие съели всех собак и кошек. Они облазили все лужайки, дворы в поисках лебеды и крапивы, сдирали кору с деревьев. Вскоре замечены были первые случаи людоедства. Командование гарнизона сделало все возможное, чтобы удержать в своих руках крепость. Дальнейшее сопротивление обрекало войско на мучительную гибель. Польский гарнизон Кремля насчитывал около трех тысяч человек. Спустя два месяца в нем осталось не более чем полторы тысячи человек, но и те утратили боеспособность. Наемники дошли до последней степени деморализации и разложения.

Союзники захватчиков — московские бояре дрожали за свою жизнь. Мародеры не оставили в покое даже главу семибоярщины. Двое солдат пробрались в дом Мстиславского и в поисках пищи перевернули там все вверх дном. Боярин хотел усовестить их, но получил такой удар по голове, что едва не отдал богу душу. Струсь велел повесить мародеров, которые зашли слишком далеко, но их казнь уже не поправила дела.

Избивая боярина, грабители, сами того не подозревая, оказали ему неоценимую услугу. Пособник иноземных завоевателей использовал увечье, чтобы предстать перед соотечественниками в качестве жертвы. Прошло совсем немного времени, и боярин объявил Пожарскому, что в Кремле он находился неволею и «литовские люди били его чеканами и голова у него во многих местах избита». Боярин лгал даже в мелочах. Его ранили не чеканами, а обломком кирпича. Памятный удар вразумил удельного князя и поставил последнюю точку в бесславной истории семибоярщины.

Архиепископ Арсений угодничал перед Гонсевским не меньше Мстиславского. Надежда на щедрую награду окончательно покинула его после того, как солдаты отобрали у него большую часть имущества. Изнемогая от голода и страшась, как бы его не съели завоеватели, епископ затеял дело, которое должно было спасти его от неминуемого возмездия. Однажды поутру он объявил сожителю по келье старцу Кириллу, что в ночных видениях его посетил некий чудный муж и долго беседовал с ним. Посланец небес открыл подвижнику, что сам бог внял его (Арсения) молитвам и теперь москвичи будут избавлены от тирании противоборных латинян.