Святочный сон
Шрифт:
"Покуда Сашенька и Биби развлекали в гостиной Марью Власьевну рассказами о походах в магазины, я взялась наряжать елку. Дети уже спали. Лесная красавица распространяла вокруг свежий смолистый дух. Я подолгу держала в руках восковых ангелочков и фарфоровых куколок, вспоминала детство, любимый праздник в кругу семьи. Когда я была ребенком... Неужто когда-то я была ребенком? Мне мнится, что живу давно, гораздо более, чем есть. Отчего? Что было в этой длинной жизни? Много ли радости? Да, я любила Владимира...Он первый человек на свете, ради кого я жила. Что теперь? Почему мне мало
Вот и теперь, на Рождество, я жду чуда. Жду, как Лиза или Катя. Они давеча грезили вслух о волшебных сундучках с множеством сладостей и кукол. Однако надобно поскорее нарядить елку и сложить подарки у ее подножья. Я привязывала нитками яблоки и конфеты, крепила свечки на ветвях и не заметила, как в залу вошел Дюваль, вернувшийся из своего воскресного отпуска. Я вздрогнула, когда он произнес:
– Разрешите вам помочь.
– Извольте, - ответила я, силясь скрыть волнение.
Я не знала, как быть с ним. Та страшная ночь, когда я сделала открытие, что он говорит по-русски, не давала мне покоя. Его странная связь с Биби... Самое малое, он шпион. О другом даже думать страшно. Что делает этот странный, опасный человек в нашем доме? Я никак не решаюсь задать снова все эти вопросы. Боюсь говорить о нем с Владимиром. Тот и без того недолюбливает Дюваля. Да Дюваль ли он? Верно, все это придумано. Кем? Для чего? Подозрения мучают меня, но теперь я решила прогнать их прочь. Сердце подсказывает мне, что скоро, весьма скоро все разъяснится.
Дюваль принялся рыться в ящике с елочными украшениями, и лицо его осветилось детской улыбкой. Я подумала, что француз, верно, переживает в сейчас то же, что и я. Мы посмотрели друг на друга и неожиданно рассмеялись. Дело пошло быстрее. Дюваль внес лестницу и забрался наверх, чтобы украсить елку Рождественской звездой. Я смотрела снизу и чувствовала, как замирает сердце от страха и волнения: что как лестница надломится под его немалым весом и он упадет? Дюваль благополучно спустился, навесив на верхние ветки игрушки и мишуру. Попросив у меня разрешения, он скинул сюртук и галстук, расстегнул жилет. Мой взгляд невольно отмечал, как тонка и белоснежна его сорочка, сквозь которую проглядывала богатырская грудь...Верно, я покраснела, потому что француз усмехнулся уголками губ.
Наши руки сталкивались не раз, и я чувствовала, как от всякого прикосновения словно электрические искры пронзают меня... Мы зажгли несколько свечек на елке, загасив все остальные. Вдыхая хвойный дух и наблюдая за миганием этих маленьких огоньков, мы любовались делом рук своих. Верно, разум мне изменил, коль скоро я каким-то образом оказалась в объятьях Дюваля...
Теперь, когда я пишу это, моя рука дрожит, слезы льются из глаз, все тело ломит, будто я больна. Впрочем, вполне может статься, что я больна лихорадкой. Не приснились ли мне эти объятья? Дюваль смотрел на меня с удивлением, словно не мог понять, как это вышло. Он наклонился, пытливо вглядываясь в мои глаза, а я пряталась от этого взгляда, уставившись на колеблющиеся
Я вбежала в гостиную, где Сашенька с Марьей Власьевной и Биби сидели за картами. Укрощая дыхание и смиряя сердце, я сколь можно спокойно спросила, что от меня надобно."
Соня закрыла тетрадь и невольно припомнила, что было после. Сашенька, глядя в карты, спросила взволнованную, запыхавшуюся кузину:
– Душенька, Марья Власьевна уговаривает меня вывезти тебя в этот сезон. Что скажешь на это?
– То же, что и всегда: пустое! Мое место здесь. Не к лицу мне скакать на балах с молодежью.
– Ну, матушка, рассудила!
– возразила Марья Власьевна.
– Если уж нам, старикам, не грех повеселиться на святках, что же тебе-то дома сидеть? Еще не стара ты, Сонюшка, чтобы запираться вовсе.
– Давеча у губернатора какой дали бал!
– вмешалась Биби.
– Ничуть не хуже, чем в Петербурге.
– Да уж, тебе-то только бы плясать да манежиться!
– проворчала Марья Власьевна.
Сашенька мягко укорила:
– Вы несправедливы к бедняжке Биби. Она столько натерпелась, что не перескажешь! И взаперти сидела месяцами. Отчего бы теперь не рассеяться?
– Воля ваша, но Сонюшке надо бы выезжать, - перевела разговор Аргамакова.
– Глядишь, и жениха бы какого сыскали, из вдовых. Или не хочешь замуж?
– Марья Власьевна заговорщически подмигнула Соне.
Соня смутилась, будто испугалась, что гостья подслушает ее мысли. Она все еще была там, у елки, в объятьях Дюваля.
– А ты, Александра Петровна, отчего молчишь? Или вовсе девицу уморить решили?
Сашенька покраснела и заволновалась:
– Я давно уговариваю Соню выехать, и наряды купили. Но вот беда, не носит ничего!
– Да, верно, не то купили!
– припечатала Марья Власьевна.
– Добро, я сама возьмусь!
– Мне ничего не надобно, - попыталась возразить Соня, но ее уже не слушали. Аргамакова разошлась не на шутку.
– Я сама с Сонюшкой съезжу в магазины. А после вывезу ее хоть к Мещерским. Увидите, двух месяцев не пройдет, как я выдам девицу замуж!
Соня уж не рада была, что явилась на зов. Она видела, как Сашеньке неприятен этот разговор, и не чаяла убраться из гостиной. Выручила Биби.
– Что это Владимир Александрович все нейдет?
Сашенька пожала плечами:
– Обещал нынче пораньше вернуться по случаю праздника. Опоздаем на всенощную.
– Сонюшка, ты идешь с нами к Успенью?
– спросила Марья Власьевна.
Соня качнула головой:
– Нет, мы завтра с детьми идем к обедне. Мне надобно к детскому маскараду доделать костюмы: они танцуют у Корсаковых.
Послышался голос вернувшегося из клуба Владимира. Биби встрепенулась и поправила локоны. Соня заметила, как Сашенька погрустнела. "И с этим надобно разобраться!
– отметила она про себя.
– Между супругами что-то происходит. Не Биби ли примешана здесь? И как она везде поспевает?" Соня поскорее улизнула из гостиной, чтобы не слушать, как Марья Власьевна бранит Владимира за опоздание.