Святославичи
Шрифт:
Отпустил Святослав крепкое словцо с досады и тут же рассмеялся.
– Обскакал меня Изяслав. Как хитро все повернул! Не иначе, Гертруда надоумила. Не жена, а золото!
– Опять же, от половцев летом всегда беды можно ожидать, - добавил Всеволод.
– С Шаруканом я замирился, а десяток его сородичей голодными волками в степях рыщут. Как я Переяславль без войска оставлю?
– Понадеялся я на тебя, брат, - вздохнул Святослав, - да, видать, напрасно.
– Уговор наш я помню, - сказал Всеволод.
– Вместо меня боярин Ратибор пойдет с младшей дружиной к Тмутаракани.
Хотел
Двинулось воинство Святослава в обратный путь к Чернигову. Вместе с черниговцами шли пять сотен переяславских дружинников во главе с воеводой Ратибором.
…Окропило землю первым весенним дождиком, и сразу разомлела она от тепла и влаги, пошла в рост трава луговая, оделись молодой листвой деревья.
Смерды вышли на поля сеять ранние яровые. Как в старину говорили: пришел Егорий [50] с теплом.
[50] …пришел Егорий - 6 мая.
Собрался Святослав к Тмутаракани с крепкой силою - в пять тысяч конных дружинников. Двух старших сынов в поход снарядил, Глеба и Давыда. Первый должен был снова на тмутараканский стол сесть, другой - ратному делу поучиться. Не все же Давыду книги листать да с дворовыми девками миловаться. Стол черниговский Святослав на своего третьего сына оставил - на Олега, которому вскоре должно было исполниться семнадцать лет. При нем оставил Святослав троих советников надежных: боярина Веремуда с братом Алком и варяга Регнвальда.
Пешее войско Святослава решил не брать, не взял и повозки, все необходимое приказал на лошадей навьючить. Намеревался он скорыми переходами через степи двигаться, чтобы внезапно нагрянуть в гости к Ростиславу.
Ранним майским утром, когда роса не высохла и разливает свои трели соловей в ольшанике, отворились ворота Чернигова. Вышли из ворот конные рати и растаяли в рассветной туманной мгле.
На бревенчатой башне детинца стояли Ода, Олег с братом Романом, боярин Веремуд, варяг Регнвальд и барон Ульрих, приехавший на днях в Чернигов из Германии. (Барон был доверенным лицом графа штаденского, отца Оды, и уже не первый раз приехал в столицу Северских земель [51] .)
[51] Северские земли - земли по рекам Десна, Сейм и Сновь, где издревле жило славянское племя северян.
Все происходившее на глазах у барона за последние два дня: приготовления к выступлению войска, суета в княжьем тереме, совещания Святослава с боярами, затем прощальный пир и прощальный молебен - порядком его утомило. К тому же оскорбило и то, что Святослав уделил для беседы с ним каких-то полчаса, а потом и вовсе забыл про гостя.
«Наконец-то убрался крикливый русский князь!
– сердито подумал барон Ульрих и первым стал спускаться по дощатым ступенькам в темное чрево высокой башни.
– Не сломать бы здесь шею! Да уж, это не саксонский замок графа Леопольда».
Почти
За все время, пока войско удалялось по дороге от города к холмам, поросшим лесом, стоящими на башне людьми не было произнесено ни слова. Войско скрылось в тумане, еще какое-то время виднелись над молочно-белыми холодными клубами длинные копья, но скоро исчезли и они. Перед взорами оставшихся на башне лежала опустевшая дорога.
Чуткую рассветную тишину нарушил протяжный крик выпи.
Роман вздохнул, посмотрел сбоку на Олега, потом на Оду, стоящую спиной к нему у самого забора. Как завидовал Роман старшим братьям! А ведь он не хуже Глеба стреляет из лука, а мечом владеет даже лучше. Любой отцовский дружинник подтвердит это. Но с отцом спорить бесполезно.
Расстроенный Роман молча покинул площадку башни.
Олег и Ода остались одни. Невдалеке снова жалобно пропела выпь. Ода зябко пожала плечами, по-прежнему глядя вдаль.
Олег снял с себя корзно и набросил сзади на молодую женщину.
Ода прошептала: «Благодарю», слегка повернув голову. Интонация ее голоса насторожила Олега. Мачеха повернулась к нему, и княжич увидел слезы у нее на глазах.
Это потрясло Олега. Ни разу до этого он не видел свою мачеху плачущей. Отец и раньше ходил в походы, Ода всегда провожала его без слез и вдруг…
– Не печалься, матушка, - промолвил Олег, - если Глеб всего с двумя сотнями воинов сумел миновать половецкие вежи, то батюшке нашему с его-то дружиной все ханы половецкие нипочем.
– Конечно, нипочем, - Ода постаралась улыбнуться.
– Помоги мне сойти вниз.
С самых юных лет Олег был в плену обаяния этой красивой женщины, своей мачехи, которая вошла в его жизнь, когда ему исполнилось четыре года. Свою родную мать Олег не помнил, зато надолго запомнил восторженные отзывы о ней отца, прорвавшиеся как-то в порыве откровения. Ода с ее немецким языком, режущим слух, казалась маленькому Олегу гостьей из чужого далекого мира, который незримой стеной стоит за нею и от которого веет чем-то непонятным и холодным. В том мире люди имеют странные имена, носят непривычные одежды и служат сатане, так рассказывал о католиках юному княжичу инок Дионисий, учивший его грамоте.
Первое приятное впечатление маленький Олег испытал от своей мачехи в шесть лет, когда он и пятилетний Роман ехали вместе с нею в крытом возке. В ту зиму умер дед Олега, князь Ярослав Мудрый, и все семейство Святослава, челядь и дружина перебиралась из Владимира в скрытый за лесами Чернигов. Дорога была длинная. Однажды вечером порядком измучившийся Олег долго не мог заснуть на ухабистой дороге. Ода уложила Олега головой к себе на колени и запела немецкую колыбельную песню, такую длинную, что Олег заснул, не дослушав ее до конца. Он ни слова не понял из этой песни с таким необычным мотивом, с простым «ля-ля» вместо припева, но нежный голос мачехи пел ее с такой подкупающей задушевностью, что это заворожило и усыпило Олега.