Святой дьявол: Распутин и женщины

Фюлёп-Миллер Рене

— Еще рано. До наступления этого дня еще много времени, и Митя пока не может сказать, будет ли это мальчик или девочка, но он непрестанно молится и с течением времени все точно скажет.

Как бы часто ни повторялись такие сеансы, так ни разу и не удалось узнать у дурака или его толмача более точные сведения. Создавалось впечатление, что юродивый не был годен для такого случая, и единственным результатом было то, что царица до слез испугалась отвратительной жестикуляции Мити и его душераздирающих криков.

Поэтому вскоре они разочарованно отвернулись от «юродивого», тем более, что генералу Орлову тем временем удалось найти в своем поместье нового чудотворца, на этот раз слабоумную женщину по имени Дарья Осипова. Эта «святая дурочка» во время приступов не ограничивалась только предсказаниями, ее крики сами по себе обладали волшебной силой и могли

вызвать беременность. У себя на родине, где она была в услужении в какой-то усадьбе, она умела отвести от крестьян «сглаз», осчастливить женщин детьми, вылечить безнадежно больных, а также проклясть своих врагов. Жители деревни почитали и боялись ее, так как видели в ней ту подлинную колдунью, которые к тому времени, к сожалению, уже почти исчезли с земли. Когда на нее находил припадок, ее приходилось связывать веревками, потому что в бешеной ярости она крушила и ломала все вокруг себя. Кроме того, она исторгала не дикие вопли, как Митя Коляба, а самые ужасные ругательства и проклятия, понятные всем. Тем не менее, народ благоговейно внимал ее словам, так как именно во время безумия Небо осеняло ее своей милостью и посылало ей способность к ясновидению и свершению чуда.

Именно в то время, когда Дарью Осипову привезли в Царское Село и она ужасными проклятиями напугала бедную императрицу, случилось «чудо», и на свет появился наследник. Так как незадолго до этого произошла канонизация Серафима Саровского, начались мучения, следует ли приписать радостное событие Серафиму или «блаженной дурочке» Дарье Осиповой.

Императрица настолько привыкла к общению со всякими чудотворцами, что более не ограничивалась просьбами исполнить ее желания и подарить сына, более того, как и супруг, она принимала во внимание мнение таких магов и блаженных при решении государственных дел. Еще Филипп привлекался к участию в важных политических совещаниях, а позднее император спрашивал «совета» у Мити Колябы. Во время войны с Японией его часто вызывали в царские покои, чтобы он своими невнятными молитвами отвел беду от русской армии. Еще в 1906 году Николай принимал этого слабоумного, о чем можно найти запись в его дневнике.

В роли политического чудотворца и ясновидца во времена первой Думы при Николае выступал странник Антоний, появившийся в Царском Селе после Дарьи Осиповой, за ним при царском дворе появлялись все новые пилигримы и «кающиеся», у которых спрашивали «умных советов» в политических делах.

Несмотря на то что среди чудотворцев преобладали отечественные, довольно большую роль сыграл в свое время известный французский «маг» Папю, парижский врач-гинеколог Анкос. Впервые он появился в Петербурге в 1900 году, тогда его часто видели в обществе его друга Филиппа. В начале октября 1905 года Папю после продолжительного отсутствия снова был призван в российскую резиденцию, чтобы помочь государю в трудной ситуации в разгар революции. Царские советники не пришли тогда к единому мнению относительно дальнейшего курса правительства: согласиться ли с требованиями мятежников или же оказывать им твердое сопротивление. Вот в такое время Николай пригласил мага Папю, и он во время спиритического сеанса вызвал дух Александра Третьего, которому царь задал несколько вопросов. Полученные ответы сыграли не последнюю роль при принятии Николаем Вторым окончательного решения о подписании указа о Государственной думе.

* * * *

Но самым необычным явлением при царском дворе был «доктор тибетской медицины» Бадмаев, он удивительно сильно выделялся в толпе обычных магов и ясновидцев Царского Села.

Все остальные «юродивые», «маги», «целители» были необыкновенными людьми, только когда находились в состоянии «просветления», если на них нисходила «святая одержимость», и тем самым они достигали состояния сверхъестественной проницательности; в остальном же они ничем не были примечательны, в обычной жизни большинство их было слабоумными дурачками и калеками. Как только их приступ проходил, с них слетала «чудесная сила», пока на них снова не «снисходила благодать».

Способности же тибетского целителя Бадмаева были гораздо более высокого свойства: они не зависели от случайностей, сеансов, внушений или нездоровых припадков, они основывались на приобретенном в течение столетий «знании тайн», передававшейся из поколения в поколение «великой тибетской мудрости». У себя на родине, в Бурятии, Бадмаев был посвящен в таинства чудотворного врачевания и волшебства, и это давало

ему возможность вовремя узнавать непостижимые повороты судьбы и управлять ими по своему желанию. При царском дворе он пользовался славой «мудреца с Востока», поэтому ему оказывали больше внимания и почтения, чем всем остальным «опытным» чудотворцам. Особой ценностью, по мнению царя, обладали политические советы и пророчества этого тибетца. Бадмаеву не нужно было вызывать дух Александра Третьего, когда речь шла о трудных государственных проблемах; он сам обладал большим политическим опытом и знанием мира, был самым лучшим образом знаком со всеми тонкостями азиатской дипломатии. В советах, данных им царю, так называемая магия соединялась с истинно дипломатическим мастерством, так как его взгляд безошибочно проникал в «суть вещей» и определял реальное практическое значение.

Так случилось, что, когда чудодеи часто отвергались и один за другим бесславно покидали дворец, Бадмаев сохранил свое высокое положение и доверие до самого свержения царского режима. В длинной веренице сменявших друг друга «прорицателей» и «юродивых» тибетский волшебник в белом халате и высокой шапочке оставался значительной личностью. В истории российской политики было время, когда не только царская чета, но и министры, и государственные чиновники находились под влиянием Бадмаева, и множество важных решений принималось по указаниям его «тайной науки».

Этот удивительный человек был родом из Забайкалья, сыном бурята, вырос в степи, позднее учился в гимназии в Иркутске, затем поступил в Петербургский университет, где изучал языки китайско-монгольской группы. Только тогда он обратился в православную веру и сменил бурятское имя Шамзорон на русское Петр Александрович. Его крестным отцом был сам император Александр Третий, к этому времени открыто признававший особые способности молодого человека. Покровительство государя дало ему бессрочное право входа во дворец и привилегию писать непосредственно монарху. В 1875 году, по окончании университета, он перешел на государственную службу и занимал пост в Министерстве иностранных дел; одновременно с этим преподавал в Петербургском университете монгольский язык. Ему постоянно поручались специальные доклады политического содержания, когда речь шла о точном знании восточно-азиатских отношений; в дневниках Николая Второго можно найти много упоминаний об этом. Например: «После завтрака у меня была беседа с Бадмаевым о положении в Монголии».

В период русско-японской войны Петр Александрович Бадмаев был послан на родину с поручением склонить Монголию на сторону России; для подкупа ему было выделено двести тысяч рублей. Он успешно, с величайшим мастерством выполнил задание, хотя завистники утверждали, что он сумел сделать это, не пуская в ход взятки, и двести тысяч рублей положил в собственный карман.

Шамзорон Бадмаев уверял, что еще в родительском доме приобрел основные знания «тибетского волшебства и врачевания», так как эта наука передавалась в его семье с древних времен из поколения в поколение. Его старший брат Салтин занимался «восточной медициной» и с шестидесятых годов заведовал в Петербурге «тибетской аптекой», имевшей тогда довольно немногочисленную клиентуру. Петр Александрович стал совладельцем аптеки, и благодаря ему дело начало процветать.

Вскоре Петр Александрович далеко обогнал своего старшего брата, и, когда он сам принял руководство аптекой, этот незаметный угловой магазинчик разросся. Слава о чудо-лечебнице Бадмаева распространилась очень быстро, и вскоре к нему начали стекаться клиенты из всех общественных слоев, мечтавшие вылечиться.

Его приверженцы утверждали, что он может удивительным образом снять постоянную изматывающую боль, что его методы лечения особенно оправдывали себя в «тяжелых случаях длительных нервных заболеваний, душевных недугов и расстройств женской психики». Лаборатория Бадмаевской лечебницы была оборудована по всем правилам «тибетского чудодейственного врачевания». Доступ в это помещение имел только сам учитель, и там, в полном уединении, с помощью химических приборов и таинственных заклинаний, приготовлял различные снадобья: «настойку из осоки, экстракт черного лотоса, тибетский эликсир жизни» и другие порошки, и бальзамы. Он завел собственную картотеку порошков, настоек и микстур с таинственными магическими значками, открывшими посвященным способ приготовления, но только сам учитель мог расшифровать эти иероглифы, и взору людей, захвативших после революции его лабораторию, предстало нагромождение непонятных названий, запутанных записей и бесполезной аппаратуры, ключа к которым у них не было.