Святой дьявол: Распутин и женщины
Шрифт:
Любовь, самое высокое чувство на свете, и только благодаря ей мы можем найти путь на Небеса. Человеку часто бывает важнее и дороже маленький кусочек хлеба, чем большой корабль!
Пароход наполнен верующими; у каждого в глубине сердца божественная сила. Приехав домой, он расскажет об Иерусалиме; в детских сердцах проснется чувство страха, и они полюбят царя и родину.
Необходимо уделять больше внимания паломникам, делать дешевле их путешествие и устраивать так, чтобы раз в день им давали еду и не требовали денег за горячую воду для чая. Сейчас с ними обходятся, как со скотом, и сотнями содержат в трюмах. Таким образом, чтобы посетить святые места, им приходится терпеть множество лишений. Конечно, богатым проще: у них много денег, и они живут в
Поэтому необходимо построить для бедного люда приюты, где они будут жить как братья. Простой паломник склоняется перед святыней и затем, исполненный веры, возвращается в свою деревню, чтобы возвестить народу истину. Его простые речи пробуждают любовь к Богу, ученики внимают его словам и чувствуют, как в их сердцах появляются любовь и смирение.
В Иерусалиме я также видел, как католики справляют Троицу, которую они празднуют неделей раньше, чем мы. Но это торжество просто невозможно сравнивать с празднованием православной Церковью: католики были совсем не веселы, тогда как у нас в этот день все радуются, даже животные! О, мы, православные, счастливы, и наша вера прекраснее, чем чья-либо другая! Лица католиков печальны даже во время праздника Троицы, и поэтому я думаю, что их души не радуются по-настоящему.
Я не хотел бы сравнивать разные вероисповедания и осуждать католиков, но я чувствую, как у нас все счастливы, когда звонят церковные колокола и для всех наступает святая весна…
Глава восьмая
Записки с лестничной клетки
Чем сильнее становилось политическое и социальное влияние Распутина, тем больше превращалась его квартира в центр самых разнообразных интересов.
Когда он жил на Невском проспекте, в квартире, снятой для него его почитательницей Батмановой, а также позднее, во время пребывания на Троицкой, власти уделяли его дому много внимания. В последние годы, когда старец стремительно превратился в личность величайшего значения, его дом был местом оживленных сборищ и тщательно охранялся полицией.
Уже его квартира на Английском проспекте, где Распутин жил перед самой войной, в течение долгого времени находилась под наблюдением уголовной полиции, а его новая квартира на Гороховой охранялась особенно строго, потому что новый премьер-министр Штюрмер издал приказ начальнику секретной службы Глобичеву охранять Распутина так же, как членов царской семьи. «Это категоричное желание императора и императрицы», — добавил Штюрмер в разговоре с начальником полиции, и поэтому не было ничего удивительного, что дом № 64 на Гороховой улице был постоянно окружен тайными агентами.
В швейцарской и на лестнице среди непонятных запахов, из которых иногда можно было выделить кисловатый вкус борща и прогорклого масла или теплого овечьего сыра, изо дня в день отирались четыре-пять, иногда даже десять или двадцать плохо одетых людей. Их старомодные воротнички и галстуки вместе с вкрадчивыми движениями сразу же выдавали в них сыщиков. Жители дома и частые посетители Распутина знали каждого агента и уже давно перестали замечать их; некоторые даже благодаря нескольким случайным беседам были в какой-то мере знакомы с ними. Да и сыщики давно отказались от попыток скрыть свою сущность от жителей, и когда кто-нибудь из гостей входил в подъезд и поднимался по лестнице, агенты продолжали сохранять непринужденные ленивые позы. По обязанности, они отмечали каждого проходящего посетителя, но прекрасно знали, что события такого рода не имеют особого значения.
Иногда скука полицейских прерывалась появлением на лестнице кого-нибудь из жителей дома: то из 31-й квартиры выходила портниха Катя, то с верхнего этажа спускался господин Нейштейн и заговаривал с сыщиками. Меж тем появлялась массажистка Утиллия или какая-нибудь другая женщина, живущая по соседству, и они со всеми удобствами располагались в тесной швейцарской вокруг маленького гудевшего самовара грязно-серого цвета. Катя,
Жена привратника также была осведомлена о некоторых особенностях этого святого человека. Если поутру он пьяным возвращался с какой-нибудь пирушки и Катя отказывалась впустить его, а Утиллии не было дома, тогда Григорий Ефимович обнимал привратницу, осыпал поцелуями и лез со всякого рода ухаживаниями, от подробного описания которых она скромно отказывалась.
И вообще привратницы сквозь маленький глазок могли наблюдать то, то выпадало из поля зрения сыщиков; по этой причине они получали от полиции специальную плату и им вменялось в обязанность докладывать о любом происшествии. И то что они самым точным образом описывали сыщикам любые события в доме, объяснялось не только желанием поболтать, но и чувством долга перед властью. Катя и Утиллия тем более охотно рассказывали о своих впечатлениях, потому что знали, что они в докладах полицейских чиновников дойдут до самых высоких государственных лиц и приобретут необычайную важность.
Иногда из своей квартиры выходил господин Нейштейн и завязывал с агентами беседу. Хотя он мог рассказать не так уж много, он обладал своеобразной манерой говорить таинственными намеками, за которыми, вполне возможно, скрывался глубокий смысл. Было ли это действительно так или нет, в этом сыщики сами не могли разобраться; они дословно заносили в протокол все рассказанное господином Нейштейном, и уж потом их начальство должно было разбираться, как относиться к этим странным намекам!
Так, например, полицейские записывали:
«24 января живущий на той же площадке Нейштейн заметил, проходя мимо: „Вашего патрона скоро отошлют в Царское Село, чтобы он зажег там все церковные свечи“».
Но в целом деятельность сыщиков редко ограничивалась беседами с господином Нейштейном. В дом входило и выходило несметное количество людей, и шпики из кожи вон лезли, чтобы успеть записать их имена. Когда в ворота входил новый посетитель, полицейские изо всех сил старались не привлекать его внимание. Они спокойно разыгрывали маленькие комедии, взбегали по лестнице, будто сами собирались посетить старца, или же непринужденными группами спускались вниз, чтобы затем, углубившись в невинную беседу, остановиться на передней площадке. Едва только незнакомый посетитель входил к Распутину, как тотчас же по лестнице распространялся возбужденный и таинственный шепот: один сыщик спрашивал у другого, не знает ли тот неизвестного гостя, все сбивались в кучу и усердно размышляли, чтобы потом сообщить как можно больше. Из карманов доставались карандаши и записные книжки, после чего следовало точнейшее описание незнакомца: его шляпа, одежда, цвет волос, был ли у него зонтик или какой-нибудь сверток. Особенно важны были пакеты, и узнать их содержимое было большой гордостью для каждого. В докладах начальству упоминались и бесконечные подношения.
«10 января: Анастасия Шаповаленкова, жена врача, подарила Распутину ковер».
«23 января: неизвестный священник принес Распутину рыбу».
«28 января: коллежский асессор фон Бок принес Распутину ящик вина».
«21 февраля: сегодня к Распутину приходил Николай Глазов и принес сверток с несколькими бутылками вина».
«14 марта: Симанович, секретарь Распутина, пришел с ящиком, в котором было шесть бутылок вина, икра и сыр».
«14 июля: инспектор царскосельских народных школ пришел к Распутину с ящиком вина».