Святой дьявол: Распутин и женщины
Шрифт:
— Я не люблю писать, — сказал, прервавшись и обняв девушку. — Ах, как я не люблю писать! Живым словом все совсем по-другому, мысли выражаются легче! А эта мазня, не что иное, как мазня! Посмотри, вот что я написал: «Милый, дорогой друг! Будь добр, исполни эту просьбу. Григорий».
— Но почему, — спросила молодая девушка, — вы не пишете, кому адресовано письмо.
Он растерянно улыбнулся:
— Для чего? Этот человек сам знает, какой министр ему нужен! Мне все равно, я пишу: «Милый, дорогой друг», и этого достаточно. Я всегда так пишу!
Позднее, когда деловое оживление в кабинете Распутина принимало еще большие размеры, часто случалось, что старец для облегчения работы
Если старец не присутствовал лично, можно было спокойно обращаться к Симановичу или к Добровольскому, они также беззастенчиво принимали взятки и дорогие подарки и в их распоряжении был достаточный запас подписанных Распутиным рекомендательных писем.
Григорий Ефимович разрешал своим секретарям частенько от своего имени заключать прибыльные сделки и класть в собственный карман комиссионные. Особой благосклонностью пользовался Симанович, и Распутин редко отказывал ему в просьбе, ведь их дружба началась еще в те давние времена, когда Распутин был странствующим паломником.
Тогда, в 1900 году, на вокзале в Казани Григорий Ефимович впервые познакомился с ювелиром Симановичем. Это знакомство укрепилось во время второй встречи в Киеве, где у Симановича был еще один маленький ювелирный магазин.
Симанович был родом из бедной семьи, в маленьком южном городке он изучил ювелирное ремесло и рано начал ссужать под большие проценты свои сбережения. Симанович с трудом перебивался, пока не началась русско-японская война, которая открыла для него другие возможности. С чемоданом, полным игральных карт, он отправился в места сражений и открыл там передвижной игорный дом. Так как он, естественно, освоил все тонкости жульнической игры, то вернулся из Маньчжурии богатым человеком, чтобы продолжить и на европейской территории России не только прежнюю торговлю ювелирными изделиями, но и ростовщичество, и игорный бизнес.
Как ростовщик он стал совершенно незаменим для молодежи из аристократических семей Петербурга и Москвы. В столице Симанович возобновил дружеские связи с Распутиным, потому что вскоре увидел, каким ценным для его собственного дела может стать влияние старца. Кроме того, он остро нуждался в сильном защитнике, так как полиция знала о его сомнительных предприятиях и неоднократно собиралась выслать из столицы, но в качестве секретаря Распутина Симанович был защищен от этой опасности.
Григорий Ефимович ценил Симановича не только за его деловые качества, он любил его как человека, и так получилось, что бывший ювелир начал оказывать на старца сильное собственное влияние. Этим он пользовался не только для своих сделок, но и для защиты интересов евреев, с помощью Распутина добивался отмены ряда пунктов законодательства, притеснявших евреев. О сильной любви отца Григория, русского крестьянина, сектанта и проповедника «нового Евангелия» к необразованному и незаметному еврею Симановичу, лучше всего свидетельствует то, что он подарил ему свою фотографию с дарственной надписью: «Лучшему из всех евреев».
Возможно, именно необразованность и предприимчивость Симановича прежде всего объединяли Симановича и Распутина. Ему не надо было стесняться Симановича и что-то изображать, с ним он мог быть откровенным без притворства.
Григорий Ефимович настолько привык к общению со своим первым секретарем, что советовался с ним по очень важным государственным вопросам
— Папу вместе с Григорием Ефимовичем вызвали в Царское Село, чтобы там посоветоваться по поводу открытия Думы!
Кроме Манасевича-Мануйлова, Симановича и Добровольского в квартире Распутина ежедневно можно было встретить еще одну странную личность, некоего Михаила Отсуру-Скорского. Он почти всегда сопровождал Распутина в его поездках к женщинам, в увеселительные заведения и в другие подобные места. В ожидании, когда придет время выполнять свои обязанности адъютанта, Скорский постоянно находился в квартире старца, ничем не занимаясь.
Рекомендованный Распутину Манасевичем-Мануйловым, Скорский так же, как и сам коллежский асессор, как Симанович, Добровольский и все остальные верные люди, состоял и на службе у полиции, ухитряясь при этом быть преданным слугой Распутина. Ему и его покровителю Мануйлову, благодаря связям с охранкой, удалось даже уберечь старца от некоторых неприятностей и опасностей. Однажды министр Хвостов и его помощник Белецкий решили заманить Григория Ефимовича в ловушку, где бы его избили, чтобы потом в последний момент освободить и предстать якобы спасителями из беды. Для этой цели Скорский, чья квартира находилась напротив дома Распутина, должен был пригласить святого отца на вечеринку, а по пути домой пьяного передать переодетым полицейским.
Хотя Скорский взялся за возложенную на него задачу и принял за это большую денежную сумму, он немедленно известил Распутина о заговоре. Все трое — старец, Мануйлов и Скорский — в хорошем настроении остались в квартире Распутина и во время веселой пирушки с женщинами и вином наблюдали, ухмыляясь, как Хвостов и Белецкий вместе со «спасителями», как было договорено, появились перед домом Скорского и потом, не солоно хлебавши, вне себя от ярости вынуждены были уйти.
Часто днем во время приема открывалась дверь и входил секретарь митрополита Питирима — Осипенко, чтобы засвидетельствовать старцу свое почтение. Владыка Питирим по возможности избегал открытых встреч с Распутиным, так как боялся вызвать недовольство и неприятности из-за общения с ненавистным в церковных кругах старцем. Вместо себя он регулярно посылал своего секретаря Осипенко, который со временем так привык к этому, что постепенно его движения и речь приобрели некоторый оттенок достоинства. Возложенные на Осипенко чуждые ему обязанности подействовали так, что он вел себя, будто сам был митрополитом. Начальник полиции Белецкий к своему глубокому сожалению испытал это на себе: когда за триста рублей он попытался подкупить Осипенко, тот, исполненный достоинства, взял деньги и больше никогда не вспоминал об этом.
Медленно расходились из приемной гости. Группами и поодиночке маклеры и дельцы выходили из рабочего кабинета, продолжая споры, держа под мышкой портфели. Секретари, адъютанты разбирали пальто, шубы, шляпы, хватали папки и прощались.
Между тем, в столовой ученицы трогательно и торжественно прощались со святым отцом, которого они вновь увидят лишь на следующее утро. Он их всех обнимал, целовал в губы и раздавал маленькие черные сухарики, которые дамы аккуратно заворачивали в шелковые платки и тщательно прятали. Некоторые тихо шептались с Дуней и просили дать им постирать грязное белье Распутина. Та исчезла и вскоре возвратилась с пакетами грязного белья, которое раздала некоторым ученицам. Затем все попрощались и ушли по черной лестнице.