Святой

Сноу Э. М.

Я хмуро смотрю на него.

— Я не твоя чертова игрушка.

— Хорошо, Мэл.

Он притягивает мои губы своими, и прежде чем я полностью осознаю, что происходит, он тянет меня с моего места к себе на колени. Я оседлала его, вцепляюсь в его волосы, пока его поцелуй поглощает меня.

— О, Господи Иисусе, Сэйнт. Как ты думаешь, что ты делаешь?

Я вздрагиваю, отрываю свои губы от его и поворачиваю голову, чтобы увидеть пожилую женщину в униформе горничной, наблюдающую за нами из фойе. Сэйнт издает раздраженный рык.

— Черт возьми,

Мэрибет, разве ты не видишь, что я занят?

— Да, я вижу, что ты занят, пытаясь заразить эту бедную девочку венерическим заболеванием. Сейчас середина дня, когда вокруг полно людей. Где твое чувство приличия?

— Где твое чувство желания сохранить свою гребаную работу? — огрызается он в ответ. Я все еще на его коленях, пойманная в ловушку его руками на моих бедрах. Это одна из самых неловких вещей, которые когда-либо случались со мной. Я хочу выкопать яму, заползти в нее и умереть прямо здесь и сейчас.

Наконец, я слезаю с его колен, несмотря на то, что он крепко держит меня.

— Мне, э-э, нужно в уборную, — бормочу я, мое лицо горит от смущения.

Он хмурится, но указывает в сторону коридора, выходящего из гостиной.

— Через три двери.

— Спасибо. Сейчас вернусь.

Я бросаю извиняющуюся улыбку в сторону Мэрибет и спешу из комнаты, настолько униженная, что мне даже все равно, выглядит ли это так, будто я убегаю. Я слышу, как Сэйнт и Мэрибет продолжают спорить, пока я иду по коридору в поисках уборной. Найдя её, я уже собираюсь войти внутрь, когда слышу разные голоса, тихо говорящие за углом прямо передо мной.

— Бедный ребенок, его вот так бросили, — говорит один голос, женский.

— Неудивительно, что он был в таком настроении последние несколько дней.

Я останавливаюсь в дверях уборной. Они говорят о Сэйнте? Что они имеют ввиду? Я медленно продвигаюсь вдоль стены, подбираясь ближе, чтобы лучше слышать.

— Что за родители забывают о том, что у их сына каникулы? — выплевывает второй голос, я почти уверена, что это парень. — Если бы здесь не платили так хорошо, я бы никогда не работал на таких придурков, как они.

Женщина вздыхает.

— Я рядом с тобой, Кевин.

Они вдвоем проходят дальше по коридору и оказываются вне пределов слышимости. Я не иду за ними, потому что это было бы слишком жутко. Я поворачиваюсь и иду в уборную, мои мысли разбегаются.

Родители Сэйнта оставили его? Они забыли о каникулах?

Мое сердце болит за него. Я знаю, каково это — иметь родителя, которому на тебя наплевать. Который относится к тебе больше как к обузе, чем ко всему остальному. Судя по тому немногому, что я слышала о родителях Сэйнта, особенно о его отце, я предполагаю, что это не первый раз, когда о нем забывают.

Я быстро делаю свои дела и мою руки, затем возвращаюсь в гостиную. Он все еще сидит в кресле, держа не зажженный косяк между пальцами. Его брови нахмурены, когда он смотрит на нее сверху вниз, и он выглядит погруженным в свои мысли. О чем он думает? Его родители? Лиам?

Я?

По какой — то странной

причине я надеюсь, что это я. Надеюсь, я поглощаю его разум вдвое больше, чем он в последнее время занимает место в моем.

Он поднимает глаза при моем приближении.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

Мои эмоции отражаются на моем лице? Видит ли он, как мне его жаль?

Я снова сажусь к нему на колени и обнимаю его за шею. Он выглядит озадаченным, и я не могу его винить. Внешние проявления привязанности на самом деле не входит в наши действия. Тем не менее, его сильные руки обвиваются вокруг моей талии, как будто он просто не может ничего с собой поделать.

— И так, я, э-э, кое-что подслушала по дороге в ванную, — признаюсь я мягким тоном.

Я должна была сказать ему это, что-то во мне хочет утешить его, потому что я действительно могу сопереживать тому, что он чувствует.

Его брови нетерпеливо приподнимаются.

— Ты собираешься поделиться или мне нужно вытащить это из тебя?

Я мгновение колеблюсь, но затем иду вперед, отбрасывая осторожность на ветер.

— Ты действительно решила не ехать со своими родителями, или они оставили тебя?

Он напрягается, что-то темное и опасное вспыхивает в его глазах. Дерьмо. Слишком поздно, я думаю, что облажалась. Я и мой чертовски длинный язык.

— Какого хрена ты делаешь, суешь свой нос туда, где ему не место? — рычит он, отпуская меня. Его колени больше не являются гостеприимным местом, поэтому я быстро поднимаюсь на ноги.

— Я никуда не совала свой нос, — быстро говорю я. — Я только что слышала, как кто-то сказал это, когда я была в холле…

Он поднимается, возвышаясь надо мной, его растущая ярость исходит от него, как тепло от асфальта.

— Кто это был? — рычит он. — Кто говорил это дерьмо?

Я поднимаю руки перед собой.

— Я не знаю, я не видела. Это не имеет значения, Сэйнт. Послушай, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь…

— О, ты понимаешь, не так ли?

Его голос резкий и жестокий, предназначенный для того, чтобы разрезать меня и заставить истекать кровью на дорогом мраморном полу.

— Ты думаешь, что понимаешь, что я чувствую? Ты такая чертовски наивная. Ты понятия не имеешь, на что похожа моя жизнь.

Гнев вспыхивает во мне так внезапно, что у меня перехватывает дыхание. Как он смеет говорить мне такое?

Сжимая руки в кулаки, я кричу: — Знаешь что? Мне это не нужно. К черту тебя и твои проблемы избалованного богатого ребёнка. Моя мама в бегах из- за продажи метамфетамина, так что не говори мне того, чего я якобы не понимаю, сукин ты сын.

Его глаза расширяются, но я не утруждаю себя ожиданием его ответа. Повернувшись, я бросаюсь к открытой стене с окнами и выхожу на широкую террасу дома. Я достаю свой телефон из кармана, решив найти попутку обратно в кампус. Вокруг никого нет, но я держу пари, что Uber не будет ужасно дорогим в это время суток. А пока я спрячусь на пляже и буду избегать его высокомерной задницы.