Святые русской Фиваиды
Шрифт:
Опыт собеседования с духом стихий со временем пригодится паломнику Муравьеву, когда он, преодолев бурное Кубенское озеро, пристанет к Камень-острову, тому самому, на котором в 1260 году нашел спасение от шторма князь Глеб Василькович, отплывший от пристани Антония и вновь застигнутый непогодой (сказался суровый нрав озера). Другое дело, что теперь, в отличие от романтического героя, Андрей Николаевич неустанно повторяет молитву Иисусову, уповая едино на помощь Спасителя и Его святых.
Читаем у Муравьева: «Хотя и с трудом, достигли мы благополучно желанной цели. Предваренный настоятель ожидал нас на берегу; но мы не могли причалить к настоящей пристани, от сильного прибоя волн, и должны были объехать кругом островка, чтобы выйти на берег с противоположной стороны. Несколько сажень составляют всю каменную площадку сего острова,
Речь идет об одном из древнейших монастырей Русского Севера, дошедших до наших дней, – островной Спасо-Каменной обители. Самым удивительным образом этот монастырь, предположительно основанный в XIII веке, окажется впоследствии связан с Троицкой обителью преподобного Сергия (об этом будет рассказано позже), что позволяет нам говорить о неслучайности духовных путей в русской средневековой истории, о провиденциальности и закономерности событий, о знаковом характере личностей, чья связь носит не только объективный, но и метафизический характер.
Вернувшись из той своей поездки, Андрей Николаевич напишет: «Предпринимаю описание родной нашей Фиваиды, которую только что посетил в пределах Вологодских и Белозерских. Едва ли кому она известна из людей светских, а многие однако же слышали о Фиваиде Египетской и читали в патериках Греческих о подвигах великих Отцев, просиявших в суровых пустынях… Но кто знает наш чудный мир иноческий, нимало не уступающий Восточному, который внезапно у нас самих развился в исходе XIV столетия и в продолжение двух последующих веков одушевил непроходимые дебри и лесистые болота родного Севера? На пространстве более 500 верст, от Лавры до Белоозера и далее, это была как бы одна сплошная область иноческая, усеянная скитами и пустынями отшельников, где уже мирские люди как бы вынуждены были, вслед за ними, селиться и составлять свои обитательные грады там, где прежде особились лишь одни келлии. Преподобный Сергий стоит во главе всех, на южном крае сей чудной области и посылает внутрь ее своих учеников и собеседников».
Вышедшая в 1855 году в Петербурге книга Муравьева «Русская Фиваида на Севере» стала событием примечательным. По сути, впервые представитель столичной элиты не просто совершил поездку по собственному Отечеству, припав не к европейским, как это было принято, но к российским древностям, а написал об этом книгу, произведшую на соотечественников сильнейшее впечатление.
Вопрос автора: «Кто знает наш чудный мир иноческий?» – прозвучал риторически. Выяснилось, что почти никто! И это притом что современник Андрея Николаевича известный славянофил и литератор Степан Петрович Шевырев уже посвятил своему путешествию на Север воспоминания «Места благословенные. Вакационные дни 1847 года». Может быть, причиной невнимания к «Местам благословенным» стало весьма неоднозначное отношение к самому автору со стороны столичных интеллектуалов, видевших в Шевыреве фигуру одиозную, реакционную, консервативную, чьи верноподданические реляции вызывали у столичных либералов недоумение, а порой и отвращение. Может быть и так, но это ни в коей мере не отменяло литературного дарования Степана Петровича, его проникновенного слова и любви к описываемому предмету.
Прочтем несколько выдержек из его воспоминаний: «Красота человека, даже и та, которая дается ему от природы, зависит от его образования, обычаев, воспитания, предрассудков – и потому так изменчива. Но красота мира Божия зато неизменна никогда. С Белозерского вала я любовался дивным захождением солнца, которое в полном блеске, по безоблачному небу, скатывалось в волны Болоозера…
В лодке отправились мы к монастырю. Он стоит среди волн и утвержден на сваях, как маленькая Венеция. Кельи примыкают к воде – и волна доплескивает в окна, из которых можно удить рыбу. Петр Великий посещал этот монастырь и любил его: ему, конечно, нравилась смелая мысль утвердить стены его над водами озера, которое довольно глубоко и изобильно рыбою. От монастыря идет к другому острову мост длиною с полверсты, утвержденный на сваях. Ворота монастыря стоят в воде. Вы въезжаете через них в маленькую пристань, где выходите на ступени внутренней монастырской ограды (речь идет о Воскресенском Кирилло-Новоезерском монастыре близ Белозерска – М. Г.)…
На возвратном пути в Кириллов мы вышли из
Не хотелось оторваться от этого зрелища. Но колокол монастырский накануне воскресного дня призывал ко всенощной. Мы поспешно поехали в обратный путь. Миновавшая туча и заходящее солнце образовали чудную двойную радугу, которая ярко озарила все небо перед нами и сияла над монастырем, как небесные ворота…
Места прекрасные, благословенные! На всяком шагу природа дарит вам здесь свои возвышенные впечатления, освященные памятью мужей, угодивших Богу и засеявших всю эту землю семенами духовного просвещения».
Таким образом, к середине XIX века выяснилось, что русское средневековье – не просто набор мертвых фактов и имен из учебника по истории, но совершенно живое, актуальное бытование, исполненное красоты и особого мироощущения, и термин Русская Фиваида (или Северная Фиваида) как нельзя лучше отражает это.
Примечательно, что в начале ХХ века посыл Степана Петровича и Андрея Николаевича получил свое развитие. Интерес к древностям Русского Севера стал, говоря современным языком, трендом. В 1902 году граф Павел Сергеевич Шереметев, историк, художник, общественный деятель выпустил книгу «Зимняя поездка в Белозерский край», в которой тема Русской Фиваиды получила свое продолжение. Можно утверждать, что жанр путевых заметок как нельзя лучше подошел для описания загадочной местности, о которой столичный вельможа до того момента не имел ни малейшего представления. Так, перед взором странника проходят удивительные картины – заснеженное Кубенское озеро и островной Спасо-Каменный монастырь, Ферапонтово и озеро Бородавское, величественный, не уступающий по своим размерам Троице-Сергиевой лавре Кирилло-Белозерский монастырь, и нарядная Вологда.
Вполне возможно, что интерес к северной теме Павлу Сергеевичу передался от его отца Сергея Дмитриевича Шереметева – историка, коллекционера, действительного тайного советника, который в 1889 году опубликовал «Путешествие по Северу России в 1791 году» Петра Ивановича Челищева – еще одно имя, которое нельзя не упомянуть, говоря о первооткрывателях Северной Фиваиды. Питомец Пажеского корпуса, однокашник Александра Николаевича Радищева по Лейпцигскому университету, член масонской ложи «Муз» Челищев отличался нравом строгим и известной резкостью в суждениях. Его северные заметки разительно отличаются от записок С. П. Шевырева и А. Н. Муравьева.
Вот как Челищев описывает посещение Кирилло-Белозерского монастыря: «Лишь только отворили мне Предтеченскую церковь, то в оной возле дверей показался сумет снега, против царских дверей на дьяконском месте куча галочьего помета в толщину пальца в два; по среди церкви нашли мертвую галку, ибо по неимению во оной церкви в верхних окнах стекол, все кормящиеся в монастыре галки от холодной и ненастной погоды имеют убежище в сей церкви. Когда же стали служить молебен, то они, как бы помогая нам петь, приударили на своих голосах внутри ж церкви столь громко, что наших и не было слышно… В церкви же равноапостольного князя Владимира, что при Успенском соборе, по неимению ж в ней в окнах стекол, весь пол и князей Воротынских гробницы замело снегом, и вырытые из земли при копании фундамента человеческие кости в ней стоят прямо на носилках не опрятанными по христианскому обряду опять в землю. За таковое в церквях нерадение некоторые трудники ропщат на архимандрита за то, что он в починку церквей ежегодно из казны получает триста рублей, кроме подаяний от доброхотных людей; к тому же, из штатных служителей имеючи своих мастеров, не может починить уже стекол, а не только что другое или новое сделать. Архимандричьи и все монашеские кельи в великом беспорядке и нечистоте. При архимандричьих кельях садик из нескольких больших кедровых деревьев, на коих по малому числу бывает шишек».