Святыня
Шрифт:
— Я мог бы не прерываться весь день.
— В следующий раз дай себе волю.
— Тебе хорошо было прошлой ночью?
— Хорошо? Потрясающе!
— Да, — сказал я. — Потрясающая — это ты.
Ее руки, скользнув по моим щекам, опустились мне на грудь.
— Когда это все кончится, мы улизнем.
— Улизнем? — переспросил я.
— Да. И мне все равно куда. Можно на Мауи, а можно — в «Швейцарское шале», что дальше по улице. Мы повесим на дверь табличку «Просьба не беспокоить», закажем себе все в номер и целую неделю
— Как пожелаете, госпожа Дженнаро. Все к вашим услугам.
Дональд Игер только взглянул на Энджи в ее черной кожаной куртке, джинсах, сапогах и футболке с концерта группы «Пожар на бойне» со спущенным правым плечом, и, я уверен, уже стал мысленно прикидывать текст обращения в отдел писем «Пентхауса».
— Едрена вошь, — произнес он.
— Мистер Игер? — сказала Энджи. — Я Кензи Суон с УААФ.
— Без дураков?
— Без дураков.
Он широко распахнул дверь:
— Входите, входите.
— А это мой ассистент Дикий Вилли.
Дикий Вилли?
— Да, да, — сказал Дональд, торопливо проталкивая ее в дверь и почти не глядя на меня. — Рад встрече и прочее дерьмо.
Ко мне он повернулся спиной, я же зашел за ним следом и закрыл дверь. Жил он в малоквартирном доме на Монтвейл-авеню, главной магистрали Стоунхема. Дом был кирпичный, тускло-красного цвета, приземистый и безобразный, в два этажа, вмещавший, по-видимому, квартир шестнадцать. Однокомнатная квартирка Дональда, думаю, была типичной — комната с раздвижным диваном, из-под подушек которого торчали грязные простыни; кухня, слишком тесная даже для того, чтобы сварить в ней яйцо; слева — ванная, откуда доносились звуки подтекающего крана; тощий таракан, бегущий по плинтусу возле дивана, возможно, даже не в поисках еды, а просто заблудившийся и одуревший от тяжелого запаха травки, облаком висевшего в воздухе.
Дональд сбросил с дивана газеты, чтобы Энджи могла усесться под большим, шесть на четыре фута, постером с изображением Кейта Ричардса. Фотография эта была мне знакома, и снимали ее, видимо, когда-то в начале семидесятых. На ней Кейт выглядел здорово под мухарём — он прислонялся к стене, держа в одной руке бутылку «Джека Дэниела», а в другой — неизменную сигарету. На нем была футболка с надписью: «Тянет-потянет». Энджи села, а Дональд вскинул на меня глаза, когда я, заперев дверь на засов, вытащил из кобуры пистолет.
— Эй! — только и вымолвил он.
— Дональд, — сказала Энджи, — время нас поджимает, так что будем кратки.
— Ну и при чем тут ААФ, парень? — Он увидел пистолет в моей руке, и хотя я не поднял пистолета и тот болтался у меня где-то возле колена, Дональд отшатнулся, словно ему дали пощечину.
— Про ААФ — это мы наврали, — сказала Энджи. — Сядь-ка, Дональд. Немедленно.
Он сел. Это был бледный, тощий паренек, чьи светлые густые волосы, коротко подстриженные, торчали щеточкой над круглой, как яблоко, головой. Он бросил
— Наркоманы, что ли?
— Надоели мне тупицы, — сказал я, обращаясь к Энджи.
— Нет, мы не наркоманы, Дональд, но у нас есть оружие и нету времени. Так что же произошло в тот вечер, когда погиб Энтони Лизардо?
Он хлопнул себя ладонями по лицу так сильно, что я был уверен — там останутся следы.
— О господи! Так это из-за Тони! О господи, господи!
— Да, это из-за Тони, — подтвердил я.
— Бред какой!
— Расскажи нам про Тони, — сказал я. — Вот прямо сейчас и расскажи.
— А потом вы меня убьете.
— Не убьем. — Энджи пошлепала его по ноге. — Обещаю.
— Кто начинил ему сигареты кокаином? — спросил я.
— Не знаю. Правда. Понятия не имею.
— Врешь.
— Нет, не вру.
Я навел пистолет.
— Ладно. Вру, — сказал он. — Вру. Только убери это, пожалуйста.
— Назови ее имя, — сказал я.
Местоимение «ее» сразило Дональда. Он посмотрел на меня так, словно перед ним предстала сама смерть, и съежился на диване. Ноги его оторвались от пола, локти сжались, прикрыв воробьиную грудь.
— Назови же.
— Дезире Стоун, господи… Вот кто это сделал.
— А зачем? — спросила Энджи.
— Не знаю. — Он простер руки. — Я правда не знаю. Тони провернул для нее какое-то дельце. Что-то незаконное. Какое — он мне так и не сказал, сказал только: «Держись от этой девки подальше, а не то, дружище, костей не соберешь».
— Но ты его не послушался.
— Послушался, — сказал он. — Я его послушался. Но она, господи, сама заявилась сюда ко мне вроде как за травкой, понимаешь? И она… она… ну, словами это не скажешь, а просто — ах, с ума сойти, вот и все.
— Затрахала тебя так, что у тебя глаза на лоб полезли, — сказала Энджи.
— Не только глаза, господи… Скажу только, что ей бы на скачках выступать, все призы бы тогда ее были. Ясно?
— Давай про сигареты, — напомнил я ему.
— Да, да, верно… — Он опустил глаза куда-то к коленям. — Я не знал, что в них напихано, — тихо сказал он. — Богом клянусь, не знал. Тони был мой лучший друг. — Он вскинул глаза на меня. — Лучший друг, господи…
— И она велела дать ему сигареты? — спросила Энджи.
Он кивнул:
— Он курил именно эту марку. Я должен был просто оставить пачку у него в машине, понимаете? Потом мы поехали кататься. Закончили прогулку у водоема, и он закурил одну и полез в воду. И лицо у него вдруг стало такое странное, словно он наступил на что-то, на какую-то гадость. А потом он стал хвататься за сердце и ушел под воду.
— Ты вытащил его?
— Пытался. Но было темно. Я не мог нащупать его в воде. Так прошло минут пять, и мне стало страшно. И я сбежал.
— Дезире было известно, что у Тони аллергия на кокаин, да?