Святыня
Шрифт:
— Да, мистер Фенн. Да, вам могло так показаться, и не могу вас упрекнуть в этом Вы прирожденный циник, а вероятно, циники меньше других страдают в этом мире. — Он посмотрел на репортера глазами, в которых читалась жалость. — А может быть, они страдают больше — кто знает?
Фенн повернулся лицом к алтарю, чтобы не встречаться глазами со священником.
— Именно ваш цинизм может помочь в этом деле, мистер Фенн, — услышал он голос Делгарда.
Репортер медленно повернул голову и снова посмотрел на священника.
— Вас не так легко заставить поверить во что-либо, верно? —
— С чего вы взяли? Вы ничего не знаете обо мне.
— О нет, вы ошибаетесь. Знаю. Видите ли, я долго беседовал о вас с мисс Гейтс.
— Со Сью? Она бы не стала… — Он запнулся, когда священник кивнул.
— Сьюзен теперь регулярно посещает церковь. Боюсь, сейчас она еще не пришла к решению относительно вас, мистер Фенн.
— Да, я заметил это. Но с чего бы ей говорить с вами обо мне?
— Дело в том, что я сам спросил ее. — Делгард оживился. — Мне нужна ваша помощь. Я разузнал о вас все, что мог, — во-первых, из-за вашей нынешней связи с церковью согласно эдикту епископа Кейнса, а во-вторых, потому, что, думаю, вы могли бы помочь нам другим образом.
— Вы снова ошиблись во мне.
— Ваш наниматель говорит, что вы хороший журналист. С вами многовато хлопот, но в основном на вас можно положиться. Очевидно, у вас пытливый ум или, как называет это редактор, хороший нюх. К сожалению, он не очень лестно отзывался о других сторонах вашего характера, но это не очень меня заинтересовало.
— Представляю, что он сказал.
— Хорошо. Значит, мы оба знаем о ваших грехах.
— Я не знал…
— Это Сьюзен рассказала мне о вашем непредубежденном, свободном отношении к большинству вещей, особенно где дело касается вашей работы. Должен признать, прочитав ваш первый репортаж об Алисе и церкви Святого Иосифа, я подумал, что вы слишком эмоциональны и вряд ли хоть сколько-нибудь объективны. Но Сьюзен объяснила мне, фактически дала понять, как объективны вы можете быть. Для меня это неприемлемо, но, наверное, мне следует с уважением отнестись к вашему образу мыслей, вашей манере. Вы сами не верили в то, что написали, но хотели, чтобы читатели поверили. Вы очень ловко устроили из случая сенсацию, не особенно веря происшедшему. Только прочитав статью второй раз и кое-что зная об авторе, можно выявить в ваших утверждениях сознательные двусмысленности. Такова ваша объективность — вы написали громкую, искреннюю с виду статейку, преследуя свои интересы. Иными словами, вы хотели сорвать куш. И, несомненно, вы его сорвали.
— Возможно, вы доверяете мне больше, чем я того заслуживаю. То есть если доверяете… Я немного запутался.
— У вас острый ум, мистер Фенн. И это то, что мне нужно. И также мне нужна ваша объективность.
— Вы можете объяснить, к чему ведете?
— Ваше циничное отношение к Церкви может означать, что вы так же цинично относитесь и к совершенно другим вещам. Это может дать вам преимущество.
— Перед чем?
— Перед окружающим нас ныне злом.
Фенн усмехнулся.
— Вот как?
— Видите ли, если вы не верите, вам будет не так страшно. Зло — это паразит, размножающийся
Фенн засунул руки в карманы куртки. То ли от беседы, то ли от атмосферы в самой церкви ему стало холодно.
— Однако что же именно мне искать, монсеньер Делгард?
— Я хочу, чтобы вы выяснили кое-что об этой церкви.
Фенн удивленно посмотрел на него.
— По-моему, это легче сделать вам.
— Объективность, мистер Фенн, и практичность. В следующие несколько месяцев я буду очень занят обустройством самой церкви Святого Иосифа, подготовкой к приему паломников, надзором за строительными работами, которые нужно произвести. Что касается объективности, то я слишком погружен в страшную атмосферу этого места, слишком вовлечен в трагедию отца Хэгана, чтобы видеть все в ясном, объективном освещении. Кроме того, я хочу, чтобы вы разобрались в этом поселке. Здесь нужен глаз следователя, человека, способного копать вглубь и находить ответы. Вы уже достигли соглашения с епископом Кейнсом и Джорджем Саутвортом, и это будет лишь частью той работы. Я прошу всего лишь заняться поисками того, что могло случиться здесь в прошлом.
— Какого рода?
— Не знаю. Это предстоит выяснить вам.
Фенн пожал плечами.
— Ладно. Как вы сказали, это все равно часть моей работы.
— И еще одно: я хочу, чтобы вы разузнали побольше об Алисе Пэджетт. И ее родителях. Я чувствую, что может обнаружиться нечто интересное, хотя и не знаю, что именно. Уверен лишь, что мы должны это выяснить.
— Думаю, у вас у самого начинают пошаливать нервы, монсеньер.
Делгард несколько мгновений холодно рассматривал его, потом сказал:
— Хорошо. Думайте так. Но прежде, чем вы уйдете, я хочу вам кое-что показать.
Он встал со скамьи, и Фенн быстро отступил в сторону, чтобы священник мог пройти.
Делгард преклонил колени перед алтарем, потом прошел в правую часть церкви. Встав у статуи Богоматери, он обернулся к Фенну.
— Вы бы не подошли, если вас не затруднит?
Фенн, по-прежнему засунув руки в карманы, подошел и с любопытством посмотрел на высокого священника, который кивком головы указал ему на статую.
— Отец Хэган говорил мне, что Алиса любила эту статую, что она проводила много времени, сидя перед ней. Можно сказать, это было ее наваждение. Если ее видения были всего лишь галлюцинациями возбужденного ума, вполне логично, что они приняли форму чего-то, что ее очаровало. Присмотритесь к этой статуе.
Репортер вспомнил, что рассматривал эту фигуру всего две недели назад, в день чудес. Тогда он заметил маленькую трещинку, бегущую из-под подбородка к боковой части шеи.
Теперь статуя вся была испещрена паутиной черных линий, словно поверхность белого мрамора покрыла сеть искривленных вен. Трещины шли от уголков губ Мадонны, как будто изогнувшихся в нелепой похотливой ухмылке. Даже ее невидящие глаза покрылись трещинами.