Святыня
Шрифт:
— Нет-нет, монсеньер. Это случилось именно тогда После этого мне было так; стыдно, так стыдно! И я забеременела, почти сразу. Не спрашивайте, откуда я знаю — просто знаю. После этого я не позволяла Леонарду прикасаться ко мне, пока мы не поженились. Но я была счастлива своей беременностью. Я хотела ребенка. Несмотря на грех. Я чувствовала, что мой младенец — это дар Божий. Да так и получилось, разве вы не видели? Я была немолода, монсеньер, я могла остаться старой девой. — Она сдавленно засмеялась. — И чуть не осталась. Приходская старая дева! Возможно, потому я и проводила столько времени
Делгард вздохнул Признание этой женщины опечалило его, а собственное смущение привело в оторопь. Если бы были простые ответы! Священник должен скрывать свои сомнения, свое замешательство, он должен казаться сильным в своей вере, убежденным, что пути Господни всегда справедливы, и не допускать растерянности, вторгающейся в собственную веру. Как утешить эту женщину, когда ее вопросы терзают его собственную убежденность? И когда ее слова вызывают особое отвращение внутри его. Это признание не имеет особого значения, но почему же оно так мучительно?
— Вы получили благословение ребенком, — .услышал Делгард собственные слова, — и должны быть благодарны за это. Вам не следует чересчур задумываться об этом.! — Не то, не то — но что еще мог он сказать? — Не мучьте себя тем, что случилось столько лет назад. Вы вырастили прекрасное дитя, воспитали его в духе церкви, как Господь и ожидал от вас. Успокойтесь, Молли, и не задумывайтесь больше. Господь может сейчас наградить за то, что вы совершите после.
Она улыбнулась, слезы по-прежнему блестели в ее глазах.
— Кажется, я поняла, что вы сказали, монсеньер. Да, Алиса — это особый дар; Он избрал меня стать матерью… матерью…
— Помолчите пока. Чудеса еще не подтверждены. Вы не должны быть так уверены в этом, пока не должны.
Молли улыбнулась шире, словно говоря, что она-то уверена, она-то знает. На мгновение ее лицо омрачилось.
— Значит… значит, не было никакого осквернения святой земли?
— Какое же осквернение? Это произошло одиннадцать лет назад, задолго до того, как место стали считать.. — Он помедлил — Священным Ваш грех заключался не в непочтительности, а в страсти, и за это вы уже прощены.
С ее плеч словно свалилась тяжесть.
— Спасибо, монсеньер. Извините, если я показалась вам глупой.
Он похлопал ее по руке.
— Не глупой, Молли. Последние события встревожили ваш ум, но все это не так важно, как вы думаете. Я лишь хочу убедить вас отмести все тревоги. Грядущие недели, месяцы наложат свое, новое бремя. Вы не хотите произнести со мной короткую молитву?
— Покаяние?.
— Нет, не покаяние. Я уже сказал вам, что грех, в котором вы признались, давно прощен. Давайте вместе помолимся, чтобы Господь дал нам силы вынести то, что может произойти в будущем.
Делгард склонил голову, и несколько минут они молча молились. Потом он перекрестил Молли и встал на ноги. Она улыбнулась ему, и он заметил оставшуюся в ее глазах плохо скрытую тревогу.
— Спасибо, монсеньер, — сказала женщина.
— Да пребудет с вами мир. — Прежде чем открыть
Она как будто вздрогнула.
— Об Алисе? Что вы имеете в виду, монсеньер?
Несколько секунд он смотрел на нее, потом отвернулся.
— Это не важно, Молли. — Делгард открыл дверь. — Но если вам понадобится поговорить со мной, если что-либо в дочери вызовет у вас тревогу, пожалуйста, без колебаний обращайтесь ко мне.
Он закрыл за собой дверь и несколько мгновений стоял в темноте, собираясь с мыслями. Алиса, зачатая в поле, где теперь ей явилось видение! Это могло не иметь никакого значения. Конечно же, это могло не иметь никакого значения! Ее болезнь, когда она стала глухонемой… Тогда она тоже была в поле? Нет-нет, это не имеет к делу никакого отношения. Это просто странное осложнение после болезни. Не может быть никакой связи. Почему же на душе у него так тяжело? Почему его так беспокоит то, что рассказала Молли Пэджетт? Он коснулся пальцами лба и провел до переносицы, надавив, чтобы ослабить боль. Никогда он не испытывал такого сомнения. За все дни своей духовной карьеры он не был настолько неуверен, как сейчас. Возможно, внезапная смерть отца Хэгана поразила его больше, чем ему казалось. Делгард медленно пошел по коридору к лестнице, по-прежнему стараясь не разбудить спящих за дверями с обеих сторон. Отец Хэган казался так…
Он вдруг остановился, от прилива крови сердце бешено заколотилось. Из общей тени возникла тень человеческая.
— Кто?..
— Это я, монсеньер Делгард, мать Мари-Клер. Извините, что напутала вас.
Делгард смог вздохнуть.
— Мать-настоятельница, человеку моих лет не стоит переживать такой испуг. — Он пытался говорить легко. — Старому, изношенному сердцу шок не на пользу.
— Простите меня, но я хочу, чтобы вы выслушали кое-что, — проговорила она шепотом.
— Что же, преподобная мать? — спросил он, мгновенно насторожившись.
Настоятельница увлекла его с собой по коридору.
— Каждую ночь с тех пор, как с нами Алиса, я или одна из сестер останавливаемся у ее двери проверить, не кричит ли она во сне. В двух случаях я слышала за дверью голос. И сестра Теодора тоже слышала.
— Алиса не может уснуть? Многие дети, оставаясь одни, говорят сами с собой.
— О нет, монсеньер, дело не в том. Я бы даже сказала, что девочка спит слишком много и слишком часто. Однако доктор думает, что это хорошо, учитывая постоянный стресс.
— Вы хотите сказать, что она разговаривает во сне? — Его голос звучал слишком громко, и Делгард сдержал себя. — Тут не о чем тревожиться, преподобная мать. Это просто симптом смятения, в котором она пребывает. Смерть отца…
— Нет, меня встревожили ее слова, монсеньер. Они… странные, не детские.
Заинтригованный, Делгард придвинулся к двери, за которой спала Алиса.
— Что за слова? — прошептал он. — Что она говорит?
— Послушайте сами, монсеньер.
Он тихо повернул ручку и медленно приоткрыл дверь. Они прислушались. Делгард вопросительно взглянул на мать Мари-Клер, и она, хотя в темноте не видела его лица, опутала недоумение священника.