Связанные одной тайной
Шрифт:
К своей цели она шла долгие одиннадцать лет, и сейчас ее мечта близка к осуществлению! Однако процесс, похоже, может развалиться, а бандит Чехарский оказаться на свободе. Этого допустить никак нельзя!
Татьяна просмотрела два электронных почтовых ящика, отыскала кое-что в Интернете, сохранила информацию на ноутбуке, а затем снова подошла к схеме. Сбоку нарисовала небольшой овал, внутри которого поставила две синие точки. Это изображение символизировало того самого синеглазого молодого мужчину, с которым сегодня столкнулась. Предстояло выяснить, кто он и каким именно образом связан с дядей Леней
Почувствовав усталость, девушка опустилась в кресло и задумчиво обвела взором свою тайную комнату. Вот из этого и состояла ее жизнь! Иногда — только иногда! — она чувствовала себя ужасно одинокой. И отчасти даже страшилась того момента, когда расправится с дядей Леней. Ибо тогда смысл ее жизни исчезнет. Но так не должно быть, чтобы смыслом жизни человека становилась месть криминальному авторитету.
А вышло, что именно так получалось с ее жизнью. Конечно, это неправильно. Однако она дала себе слово добиться поставленной цели. И добьется своего!
Ничего, решила сейчас Татьяна, потом, когда цель будет достигнута, когда все завершится, и дядя Леня Чех получит то, что заслужил, уже можно будет подумать о новой, совершенно новой жизни. Правда, какой бывает другая жизнь, она не имела понятия.
Возможно, частью ее станет Денис…
Девушка снова закрыла глаза, сжав рукой медальон, висевший у нее на шее. Ведь именно он спас ее, вернее, сыграл важную роль в спасении тогда, одиннадцать лет назад…
О том, что своим спасением она обязана медальону Клементины, Таня узнала намного позднее. Потому что после того, как ощутила ужасную боль в груди и раскрыла рот, в результате чего в горло ей устремилась вода, она потеряла сознание.
Нет, это не была тьма, это было просто ничто, ее поглотило небытие. Никаких встреч с ангелами, никакого туннеля, сотканного из света, никаких фигур покойных родственников и никакого ощущения полного покоя и необычайного счастья. Она ушла в никуда — и наверняка не вернулась бы, если бы не медальон, в который и угодила пуля, предназначавшая ей. Ибо если бы эти девять граммов свинца попали в грудь, Таня наверняка умерла бы от кровотечения, поскольку находилась посередине довольно большой и стремительной реки…
Но, уйдя в никуда, она все же вернулась. Открыла глаза — и увидела над собой небо, нависшее над ней так низко, что стало страшно. Небо было мрачное, коричневое с черными разводами, внушавшее трепет. Таня не помнила, сколько времени ей понадобилось, чтобы понять: это никакое не небо, а прокопченный деревянный потолок избушки. Она попыталась пошевелиться и приподняться, но ничего не вышло: тело ей не подчинялось. С большим трудом пошевелив потрескавшимися губами, девочка издала тихий стон.
Около нее кто-то зашевелился, и она разглядела доброе морщинистое лицо в цветастом платке.
— Иваныч, смотри, она оклемалась наконец! А ты, дурень такой, твердил, что не жилица. Я же говорила, раз после всего, что с ней случилось, девочка еще дышит, то теперь уж точно не помрет!
Голос у ее спасительницы был мягкий, певучий.
Затем над Таней возникло другое лицо — заросшее густой седой
— Евсеевна, и точно, оклемалась. Ну, я так и знал, что на ведьме женился. Вся в свою бабку покойную. Ты ж ее прямо с того света вытащила!
— Ерунды не городи, Иваныч, — заметила строго спасительница. — Никакая я не ведьма. И бабку мою, царство ей небесное, не трогай. Никакой ведьмой она не была, а была человеком ученым, в травах разбиралась. Чему бабушка меня научила, то я и применяю. Да только куда мне до нее. Ладно, хватит лясы точить, надо приготовить больной целебный настой.
Спасительница, звавшаяся Евсеевной, исчезла. Спаситель же, которого та называла Иванычем, продолжал смотреть на Таню и приговаривать:
— Такая она у меня, как видишь, боевая. Ей перечить нельзя. А то еще порчу наведет! Точно ведь ведьма. Раньше за лекарство и статью дать могли, и посадить. Это сейчас все на знахарях помешались, народ прется, тысячи свои несусветные суля. Мол, помоги бабушка, избавь от хворей… Ну, или ребеночка хочу, а господь не дает… Были и бандюганы, которые своих, кровью истекавших, спасти просили. И спасала их моя Евсеевна, куда ж деваться. Только вместо благодарности и обещанных денег они нам чуть избу не спалили. Вот ведь бандитское отродье!
Таня слабо улыбнулась, заметив приближение старушки. Та поднесла к ее губам закопченную алюминиевую кружку и приказала:
— Пей!
Таня повиновалась, хлебнула, ощутив приятный аромат трав, исходивший от варева. Оно оказалось обжигающе горячим, но старуха настояла:
— Пей! Горло драть должно и язык обжигать, только тогда быстро на поправку пойдешь! Так меня бабка учила, царство ей небесное.
Таня мелкими глотками осушила кружку.
По телу разлилась приятная истома, в голове зашумело, и девочка заснула. А когда проснулась, чувствовала себя намного лучше. Слабость куда-то улетучилась, удалось даже покинуть лежанку, накрытую неким подобием спального мешка, сшитого из коровьих шкур, и рассмотреть избу, обставленную бедно, но с большой любовью.
Таня сделала, правда, всего два шага — ноги у нее подкосились. Хорошо, Иваныч, услышавший звук падения, приковылял из соседней комнаты и завернул больную обратно в шкуры. Подоспевшая Евсеевна, оказавшаяся совсем крошечной, но властной старушкой, приказала:
— Лежать будешь, красавица, пока я не разрешу тебе вставать!
— И на твоем месте я бы ее слушался, — вздохнул Иваныч. — Иначе, если разозлится, в жабу превратит, по себе знаю…
Шутил дед или говорил правду, Таня не знала, однако решила не перечить грозной хозяйке. Тем более что от ее настоев быстро шла на поправку.
Встать девочке было разрешено через два дня. Поддерживаемая Иванычем, Таня немного прошла по комнате. И снова ощутила усталость.
— Вот видишь? — сказала Евсеевна. — Лежать тебе еще надо и сил набираться! Думаешь, легко было тебя с того света вытаскивать?
Что под этим подразумевалось, Таня узнала позднее. Иваныч, оказавшийся старичком крайне словоохотливым, поведал ей, что наткнулся на нее, когда проверял сети, установленные на реке. Денег у стариков было мало, поэтому он и занимался немного браконьерством — не для продажи, а для того, чтобы жену и себя прокормить.