Связанные одной тайной
Шрифт:
— Тяну и чувствую, что улов знатный. Ну, я и обрадовался — вдруг, думаю, сом попался? Тогда пир с моей Евсеевной устроим! Туман тогда стоял такой, что хоть глаз выколи. А потом присмотрелся — рука человеческая, белая, детская из воды показалась… Утопленница!
Дед перекрестился.
— Со страху чуть обратно тебя в воду не бросил, но вспомнил, о чем Евсеевна талдычила. Что мертвяки, если их по-божески не похоронить, а в реке оставить, являться людям будут.
— «И в распухнувшее тело раки черные впились…», — произнесла еле слышно Таня, на ум которой пришла строфа
Ну, разумеется, у нее была мама! Только даже как ее звали, Таня решительно не помнила. Как и того, что ее саму зовут Таней. Не помнила, что с ней случилось и отчего оказалась в воде, а потом в домике этих гостеприимных и добрых стариков…
А Иваныч-то начитанным оказался, подхватил слова девочки:
— Вот, вот! Думаешь, брехня? Ничего подобного! Пушкин знал, о чем писал. Ему няня обо всех этих тонкостях рассказала. А няня евойная была ведьмой! Точнее, знахаркой. И моя Евсеевна ей родственница, хоть и дальняя…
Странно, Таня, не помнившая своего имени, вообще ничего о себе не помнившая, отчего-то знала, кто такой Пушкин, и смогла процитировать его стихотворение. А еще знала, что этому ее научила мама…
— Вытянул я тебя — и сразу потихоньку, мотора не включая, к берегу погреб. Потому что вверх по течению кто-то шалил. Из города, наверное, опять мужики прибыли, стреляли, куражились. Я таких знаю, от них подальше держаться надо. Им человека убить — как другим муху прихлопнуть.
Старик вздохнул, погладил бороду рукой и продолжил:
— А ты лежала на дне лодки. На груди у тебя штучка такая золотая, сверкающая. Прямо в кожу впечаталась, и вокруг кровь. Потом вдруг рукой шевельнула. Обрадовался я — значит, все еще жива девонька! Быстрее тебя в охапку и к моей Евсеевне. А она заперлась с тобой в своей горнице. Что там делала, не ведаю, потому что никому кроме страждущего, присутствовать при своих обрядах не разрешает. Даже мне, своему мужу законному. Ведьма, одним словом! Может, поэтому боженька нас и покарал — дочка еще малышкой под машину попала, один сын в Афгане сгинул, а другой этим, как его, наркоманом стал, от того и умер. Даже внученька наша, Дашенька, и та от нас ушла…
Дед на пару минут пригорюнился. Но потом, смахнув слезу, приободрился, снова повел рассказ.
— Я-то почти уверен был, что ничего даже Евсеевна моя поделать не может. Ан нет, спасла тебя, с того света вытащила. Это же не выражение такое ничего не значащее, а самая что ни на есть правда. Только тот, кого так с того света вытащили, уже как раньше был, не будет. Те, кто оттуда вернулся, конечно, люди, но… но они словно пламенем ледяным, в которое там попали, опаленные и аспидом рубиноглазым, что там древо познания охраняет, ужаленные…
— Иваныч, ирод проклятый, ты что такое там болтаешь? — раздался грозный голос Евсеевны. — А ну пошел спать живо! Не забивай голову красавице всякой чушью!
Старик поспешно удалился, а Таня почувствовала на своем лбу прохладную морщинистую руку Евсеевны.
— Ты на деда не обижайся, — заговорила старушка, —
Слушая хозяев избушки, Таня убедилась, что старики безобидные, хотя у каждого из них имелись свои причуды. Однако ведь они спасли ее — Иваныч в реке нашел и из воды вытащил, а Евсеевна то ли травами, то ли ведьмовством, то ли силой воли к жизни вернула.
Как ни силилась, Таня не могла так и ничего вспомнить. Старики, не долго думая, нарекли девочку Дашенькой — в честь внучки, которая была чуть постарше, когда погибла — стала жертвой какого-то мерзавца, изнасиловавшего ее и задушившего.
— Вот, пей, — говорила Евсеевна, в очередной раз подавая ей душистый напиток. — Чувствуешь, как здоровой становишься?
— Да, — подтверждала Таня. А однажды спросила: — Бабушка, если вы такая кудесница, можете сделать, чтобы память ко мне вернулась?
Евсеевна, грозно посмотрев на нее, ответила:
— А на что тебе память, Дашенька? Думаешь, ты в реке случайно очутилась? Мы с Иванычем внучку потеряли, поэтому понимаем, что изверги с тобой сделать хотели. А ведь ты дитятко еще, тебе жить и жить! Только опасность еще не миновала! Живи здесь, никто тебя отсюда не прогонит, никто тебя здесь не найдет. Просто у нас все, но неголодно. Старик будет нам пропитание добывать, да и люди, которые за советами ко мне обращаются, кое-что в благодарность оставляют. Кто-то и деньги сует. Раньше я не брала, а теперь буду брать — надо же тебе одежки справить модные!
— Но мне хочется знать, кто я такая, какая у меня семья, кто моя мама… — начала Таня приподниматься.
А Евсеевна, положив ей на плечо сухую руку, буквально вдавила девочку обратно в лежак.
— Все это позади тебя осталось, Дашенька! Наоборот благо, что ты не помнишь случившегося с тобой. Потому как начала ты новую жизнь, и в ней все хорошо будет. Мы с дедом станем о тебе заботиться. И даже лучше, чем о родной внучке, потому что тех прошлых ошибок уже не допустим. А со временем я тебя премудростям кое-каким обучу, так же, как бабка моя меня саму обучала…
Спорить со старушкой оказалось бесполезно, ведь Евсеевна была женщиной властной и возражений не терпящей.
Однажды Иваныч украдкой показал Тане затейливый медальон, который был на груди девочки, когда он «утопленницу» из воды вытянул. Таня рассмотрела его, и у нее в голове шевельнулись слабые воспоминания. Перед глазами возникла картинка: красивая женщина в темных очках стоит на коленях и вешает ей на шею медальон. Это ее мама? А потом появилась другая картинка — женщина в крови, лежащая на диване в комнате без окон…