Связанные одной тайной
Шрифт:
Толстый дядька отодвинул старуху, подошел к печке, резко отодвинул занавеску. И — отшатнулся, увидев трясущееся, с уродливой гримасой на черном лице, страшилище непонятного пола, бившееся словно в эпилептическом припадке и дико вращавшее глазами.
— Это что за чудо у вас тут такое? — растерянно спросил он, тыча в Таню, успевшую наскоро измазать лицо сажей и изображавшую из себя убогую. — Откуда?
Задернув занавеску, Евсеевна спокойно объяснила:
— Из самой Москвы девчушку на днях привезли. Семья богатая, эти, как их называют, «новые
— Бес? — испуганно переспросил тонким голоском милиционер. — Что, прямо-таки и бес?
— Прямо-таки и бес! — заявила старуха. — Самый настоящий, из преисподней. И зовут его…
— Вилимон! — завыла из-за занавески Таня, вспомнив имя, которое вычитала в книжках Иваныча. — Вилимон мне имя! Я сею безумие и разбиваю сердца! И пожираю души! Дайте мне душу Сережки, дайте мне ее прямо сейчас! Она такая вкусная, такая аппетитная…
— Пусть ваша одержимая заткнется! — проорал милиционер, уже не на шутку перепугавшись. — А то я стрелять в нее буду!
Кажется, он в самом деле попытался извлечь пистолет, потому что Иванычу и Евсеевне стоило больших усилий успокоить его.
— А что вы ее у себя в доме держите? — спросил наконец милиционер опасливо. — Господи, это же такая же тварь, как в «Экзорцисте»! Она у вас тоже по стенкам ползает и головой на триста шестьдесят градусов вращает?
— Дайте мне душу, дайте мне его душу… — прохрипела, давясь от смеха, Таня, в результате чего милиционер снова впал в истерику.
— Вот видишь, что с детьми тех бывает, кто слишком о деньгах печется? — спросила строго Евсеевна. — У родителей денег куры не клюют, а в ребенка черт вселился. Ну, я и пытаюсь вылечить, беса изгнать…
— Не заметно что-то, что она вылечивается, — буркнул милиционер.
— Вы бы, Сергей Павлович, на недельку раньше заявились! — Иваныч кашлянул. — У вас тогда от тех безобразий, которые бес в теле девчушки вытворял, глаза на лоб полезли… Сейчас-то она смирная, вреда не причинит, поэтому из сарая, где на цепи сидела, сюда перевели.
— Вы это, того, поосторожнее! — пригрозил милиционер. — Мне тут детских трупов не надо! Ладно, закрою глаза на бесовщину. А, кстати, как беса-то выгоняют?
— Примерно как глиста выводят, — ввернула старуха. — Ах, да, тебе ж это ведь знакомо, Сережка. Между прочим, те, у кого черви в брюхе были, потом бесам особенно легко подчиняются. Так что смотри, как бы зараза демоническая на тебя не перескочила…
Запуганный до смерти милиционер засобирался.
— А вы чего приходили, Сергей Павлович? — спросил Иваныч.
Уже из сеней до Тани донесся голос участкового:
— Дело в том, что люди из Москвы, очень серьезные люди, ищут девочку. Таней Волковой зовут, десяти лет. Отличительная примета — длинные черные волосы и медальон золотой на шее… Может статься, она здесь где-то появилась. Тому, кто девочку найти поможет, награду предлагают…
От этих слов у Тани сжалось сердце. Вот, значит, какое у нее настоящее имя — Таня.
— Никакая это не Таня Волкова,
— Ладно, Евсеевна, извини, если что не так. Вижу, нет у вас девчонки. А скажи, бес на меня точно не перекинется?
— А чего Таню-то ищут? — встрял Иваныч.
Но Евсеевна, приказав мужу «прикрыть хлебало», вышла с милиционером из дома и повела к калитке.
Иваныч вернулся в комнату.
— Все, Дашенька, опасность миновала! Точнее, не Дашенька, а Вилимон. Ведь вот баловница, точно в моей книжке умной имя подсмотрела…
Девочка спрыгнула с печки:
— Я не Даша, а Таня, меня так зовут.
Старик замахал руками:
— Дашенька ты, Дашенька! Тебе ведь у нас хорошо, да, внученька? Может, чайку с сухариками хочешь? Или бабушка, если что, пампушки испечь может. Правда, они у нее или подгорают или сырыми внутри выходят…
Вернулась Евсеевна и, крестясь, отвесила земной поклон иконе, висевшей в красном углу.
— Насилу избавились от Сережки-глистогона! Ну ничего, он теперь кому надо доложит, что у нас нет никакой такой десятилетней девочки.
— Но ведь это же меня ищут, вероятно, мои родственники… — начала Таня. Но старуха топнула ногой:
— Не родственники, а те, кто тебя убить хотел, Дашенька!
— Нет, я не Дашенька, а Таня, — насупившись, произнесла девочка, в упрямстве мало чем уступавшая старухе. — И я хочу вернуться в город. Отпустите меня!
Старики надвинулись на нее. Евсеевна запричитала:
— Не видишь разве, внученька, тебе там будет плохо. Те люди найдут тебя и довершат то, что в первый раз не удалось. Ведь это изверги! Убьют тебя, как нашу Дашеньку!
Таня бросилась к двери, но Иваныч поймал ее, притащил назад. А Евсеевна принесла ей дымящийся напиток, приказав его выпить.
— Не хочу! — вскрикнула Таня.
А старуха взяла ее за ухо и прохрипела:
— Значит, пей через не хочу! Видишь же, только у нас тебе схорониться можно. И чего в город тебя тянет? Там ничего хорошего, там только бесы в человечьем обличье живут! А у нас сытно, покойно, размеренно. И любим мы тебя с Иванычем, как родную. Даже больше.
Что правда, то правда, однако Тане хотелось вернуться к своим настоящим родственникам. Она оказалась пленницей этих двух эксцентричных стариков.
— Ну, пей! — приказала Евсеевна.
Таня поднесла к губам кружку — и вдруг у нее мелькнула мысль: а ведь неспроста бабка поит ее своим отваром. Да, он в рекордно короткие сроки помог выздороветь, но что если помимо этого напиток препятствует тому, чтобы к ней вернулись воспоминания? И если она будет пить его регулярно, то, не исключено, вообще никогда не вернутся. А это именно то, что требовалось Евсеевне и Иванычу…