Сын Америки

Райт Ричард

– Идем, надо вам добраться до вашей комнаты.

Он вывел ее из кухни и повел по коридору; идти приходилось очень медленно, останавливаясь на каждом шагу. В коридоре было пусто и темно; с трудом он наполовину довел, наполовину дотащил ее до лестницы. Снова им овладела ненависть, он начал трясти ее:

– Проснитесь! Вы еще не у себя.

Она не шевелилась и не открывала глаз; наконец она невнятно пробормотала что-то, качнулась и опять затихла. Его руки ощущали мягкие изгибы ее тела, он стоял неподвижно, глядя на нее, охваченный каким-то чувственным ликованием. Ах ты, сучка! – думал он. Ее лицо касалось его лица. Он повернул ее спиной и начал взбираться по лестнице, ступенька за ступенькой, подталкивая ее вперед. Где-то что-то скрипнуло, и он остановился. Он напряженно вглядывался в темноту.

Но никого не было видно. Когда он добрался наверх, она окончательно обмякла и только бормотала что-то бессвязное. Черт! Теперь ее не сдвинешь с места, придется нести. Он поднял ее на рука и понес по коридору, потом, остановился. Которая ее дверь? Фу, черт!

– Где ваша комната? – спросил он шепотом.

Она не ответила. Верно, совсем уже осовела. Оставить ее здесь – невозможно; если он выпустит ее, она упадет на пол и будет лежать так всю ночь. Он стал трясти ее, повторяя так громко, как только смел:

– Где ваша комната?

На одно мгновение она как будто пришла в себя и посмотрела на него пустыми глазами.

– Где ваша комната? – спросил он опять.

Она повела глазами в сторону одной из дверей. Он шагнул туда и остановился. А вдруг это вовсе не ее комната? Вдруг она настолько пьяна, что не разбирает? Вдруг он попадет в спальню к мистеру и миссис Долтон? А что, в конце концов, ну, уволят его. Он же не виноват, что она так напилась. Им овладел какой-то странный подъем, будто он находился на сцене перед толпой зрителей. Он осторожно высвободил одну руку и повернул ручку двери. Он подождал, ничего не случилось. Он толкнул дверь; в комнате было темно и тихо. Он пошарил по стене у двери, но не нашел выключателя. Он постоял, придерживая ее одной рукой, не зная, что делать. Потом его глаза привыкли к темноте. Смутный отсвет зимнего неба, проникавший в окно, помог ему различить в углу очертания белой кровати. Он снова поднял ее, внес в комнату и бесшумно закрыл дверь.

– Слушайте, да проснитесь же вы.

Он попробовал поставить ее на ноги, но она валилась, как тряпичная кукла. Он опять обхватил ее руками, вслушиваясь в темноту. От запаха ее волос и кожи у него шли круги перед глазами. Она была меньше, чем его Бесси, и гораздо мягче. Она уткнулась лицом в его плечо, он сжал ее крепче. Ее голова медленно повернулась, и он замер не шевелясь, ожидая, когда ее лицо окажется рядом с его лицом. Но голова откинулась назад, медленно, нежно; она как будто уступала. Ее губы, чуть влажные, полуоткрылись, и в смутном синеватом свете он видел, как поблескивают ее белые зубы. Глаза у нее были закрыты. Он всматривался в ее лицо, обрамленное вьющимися черными волосами. Широко расставив пальцы, он подвинул выше руку на которой лежала ее спина, и лицо ее поднялось, и губы коснулись его губ, как во сне, виденном когда-то. Он поставил ее на ноги, и она качнулась и приникла к нему.

Он поднял ее и положил на кровать. Что-то говорило ему, что нужно уходить, но он медлил, наклонившись над ней, вглядываясь в ее лицо в полутьме, не в силах отнять руки от ее груди. Она повернулась и пробормотала что-то во сне. Он крепче прижал пальцами ее грудь, еще раз поцеловал ее, почувствовал, что она тянется к нему. Все перестало существовать для него, кроме ее тела; губы его дрожали. Вдруг он замер на месте. Позади скрипнула дверь.

Он оглянулся, и все в нем оборвалось от ужаса, как бывает, когда во сне падаешь с большой высоты. В дверях, безмолвное, призрачное, стояло белое пятно. Оно заполнило его глаза, проникло в его тело. Это была миссис Долтон. Ему захотелось оттолкнуть ее и опрометью броситься вон из комнаты.

– Мэри? – тихо, вопросительно окликнула она.

Биггер затаил дыхание. Мэри опять забормотала; он нагнулся над ней, в страхе сжимая кулаки. Он знал, что миссис Долтон не может его увидеть; но он знал, что, если Мэри отзовется, она подойдет к кровати и ощупью найдет его. Он напряженно ждал, боясь пошевелиться, чтобы не уронить что-нибудь в темноте и не выдать своего присутствия.

– Мэри!

Он почувствовал, что Мэри пытается встать, и силой уложил ее назад, на подушку.

– Спит, видно, – сказала вполголоса миссис Долтон.

Он хотел отойти от кровати, но не решился, боясь, что миссис Долтон услышит его, узнает, что в комнате, кроме

Мэри, есть еще кто-то. Панический ужас овладел им. Он зажал себе рот рукой и выгнул шею так, чтобы, не поворачивая головы, видеть и Мэри, и миссис Долтон. Мэри забормотала и снова попыталась подняться. Вне себя он схватил угол подушки и втиснул ей в рот. Он должен заставить ее замолчать, иначе он пропал. Миссис Долтон медленно подвигалась к нему, и в нем все напряглось и натянулось до отказа, вот-вот лопнет. Ногти Мэри впивались ему в ладонь; он схватил подушку и накрыл он все лицо. Ее тело выгнулось дугой; тогда он навалился на подушку всей своей тяжестью, помня только одно: что она не должна издать ни единого звука, который бы выдал его. Глаза его заполняло белое пятно, наплывавшее на него из темноты. Снова тело Мэри задергалось на кровати, и он прижал подушку крепче, сколько хватило сил. Долго еще он чувствовал острую боль от ее ногтей, вонзившихся ему в мякоть руки. Белое пятно стояло неподвижно.

– Мэри? Ты здесь?

Он стиснул зубы и затаил дыхание, цепенея от страха перед этим белым пятном, медленно приближавшимся к нему. Его мышцы отвердели как сталь, и он все давил и давил, чувствуя, как она поддается, медленно, понемногу и беззвучно. Потом он вдруг перестал чувствовать боль в ладонях. Ее пальцы разжались. Тело ее больше не дергалось и не выгибалось. Она лежала спокойно.

Теперь он совсем хорошо видел миссис Долтон. Он отнял руки от подушки, и тогда в темной комнате пронесся над постелью долгий протяжный вздох, вздох, который потом, когда он вспоминал его, казался ему последним и невозвратимым.

– Мэри! Ты больна?

Он выпрямился. С каждым, движением, которое она делала к постели, он стал делать движение в сторону от нее, не отрывая ног от пола, но скользя бесшумно по густому, пышному ковру, до боли напрягая все тело. Миссис Долтон уже стояла у кровати. Она протянула руки и дотронулась до Мэри.

– Мэри! Ты спишь? Я слышала, как ты ворочалась…

Миссис Долтон вдруг отшатнулась и быстро попятилась назад: – Ты пьяна! От тебя пахнет вином! Она неподвижно стояла в полосе синеватого света, потом опустилась на колени у кровати. Биггер услышал шепот. Она молится, удивленно подумал он, и эти слова отдались у него в ушах, как будто кто-то другой произнес их вслух. Наконец миссис Долтон встала, он увидел ее лицо, как всегда приподнятое кверху и чуть отклоненное набок. Он ждал, стиснув зубы, сжав кулаки. Она медленно пошла к двери, он едва различал ее теперь впотьмах. Дверь скрипнула, потом наступила тишина.

Он бросился на пол, шумно переводя дух. Он чувствовал слабость и был весь в поту. Он долго сидел скорчившись на ковре и слушал свое дыхание, наполнявшее темноту. Постепенно острота его ощущений притупилась, и сознание действительности вернулось к нему. У него было такое чувство, словно им владело какое-то наваждение, которое теперь прошло. Он глубоко зарыл пальцы в пушистую ткань ковра; все его тело сотрясалось от неистовых ударов сердца. Нужно было уходить, и как можно скорее. Что, если б это была не миссис, а мистер Долтон? Да и так он просто каким-то чудом спасся.

Он встал и прислушался. Может быть, миссис Долтон еще там, в коридоре? Как ему выбраться из комнаты? Он почти физически ощущал свою ненависть к этому дому за все, что ему пришлось пережить с той минуты, как он сюда пришел. Он протянул руку и нащупал стену позади: хорошо было почувствовать за спиной что-то крепкое и прочное. Он посмотрел на кровать, белевшую в темном углу, и вспомнил о Мэри, как вспоминаешь о человеке, которого очень давно не видал. Она лежит там. Может быть, он сделал ей больно? Он подошел к кровати и остановился, она лежала щекой на подушке. Его рука потянулась было к ней, но повисла в воздухе. Он прищурил глаза и всмотрелся в ее лицо, оно было темнее, чем когда он уложил ее на эту кровать. Рот был открыт, глаза выкатились и остекленели. Грудь, грудь, ее грудь – она не поднималась! Он не слышал больше мерного дыхания, нарушавшего прежде тишину комнаты. Он нагнулся и повернул рукой ее голову; она скатилась обратно. Он отдернул руку. Все его мысли и чувства вдруг отказали; он пытался сказать себе что-то, но не мог. Потом он судорожно глотнул воздух, и тяжелые, неповоротливые слова сложились и прозвучали у него в ушах: она умерла…