Сын Америки
Шрифт:
– Не знаю. Может, вам покажется, что я полоумный. Может, меня посадят на электрический стул за такие мысли. Но только я не жалею, что убил. Хоть ненадолго, хоть на минуту я чувствовал себя свободным. Я что-то делал. Это скверно, я знаю, но мне было хорошо. Может, бог меня за это накажет. Пусть накажет. Но я не жалею. Я убил потому, что я боялся и зол был. Но я всю жизнь боялся и был зол, а после того как я убил ту белую девушку, я хоть ненадолго перестал бояться.
– Чего же вы боялись?
– Всего, –
– Вы никогда в жизни не надеялись, Биггер?
– На что? Чего мне было ждать хорошего? Я ведь черный, – пробормотал он.
– У вас не было своей мечты о счастье?
– Почему? Была, – сказал он выпрямляясь.
– О каком же счастье вы мечтали?
– Не знаю. Мне много чего хотелось. Но только ничего этого нельзя было. Мне хотелось делать то, что делали белые мальчики после школы. Одни поступали в колледж. Другие шли в армию. А я не мог.
– Но вам хотелось быть счастливым?
– Понятно. Кому же не хочется?
– Но вы не верили, что это когда-нибудь будет?
– Не знаю. Я просто жил изо дня в день. Вечером ложился спать, утром вставал. Нет, иногда мне казалось, что это будет.
– Как?
– Не знаю, – ответил он голосом, который прозвучал как стон.
– Как же вы себе представляли счастье?
– Не знаю. Только совсем не похоже на то, что было.
– Разве вы не отдавали себе отчета в своих желаниях, Биггер?
– Ну, мне казалось, если я буду счастлив, я перестану всегда хотеть того, чего нельзя.
– А почему вы хотели того, чего нельзя?
– Не знаю. По-моему, это у всех так бывает. Вот и у меня было. Может, если б я мог заняться таким делом, как мне хотелось, все было бы хорошо. Я бы тогда не боялся. И не злился тоже. Не было бы ненависти к людям; и, может, мне тогда легче жилось бы на свете.
– Биггер, вы бывали в Клубе молодежи Южной стороны, в том, которому мистер Долтон подарил столы для пинг-понга?
– Бывал, да только на кой черт пинг-понг взрослому парню?
– Как вам кажется, этот клуб отвлекал вас от озорства?
Биггер откинул голову набок.
– Отвлекал от озорства? – повторил он слова Макса. – Да мы все свои дела там всегда и обдумывали.
– Вы когда-нибудь ходили в церковь, Биггер?
– Да, только очень давно. Когда я был маленький.
– Ваши родные – набожные люди?
– Да, мать чуть не каждый день в церковь ходит.
– А вы почему перестали ходить?
– Надоело. Пустое это все. Поют, кричат, молятся без конца. Да только не помогает. Все негры любят ходить в церковь, и никому это не помогает. Все равно у белых есть все, а у негров ничего.
– И вы не замечали, что, когда вы бываете в церкви, у вас становится легче на душе?
– Нет. Мне этого и не нужно было. Это только у бедных в церкви
– Но ведь и вы бедны, Биггер.
Снова глаза Биггера загорелись лихорадочным гордым блеском. – Я не такой бедный, – сказал он. – Но ведь вы сами говорите, Биггер, если б вы попали в такое место, где вы не чувствовали бы ненависти к себе и не ненавидели бы других, вы бы могли быть счастливы. В церкви вас никто не ненавидел. Почему же вы не находили там облегчения?
– Я хотел быть счастливым здесь, на земле, а не в другом месте. Такого счастья мне не надо. Белым людям на руку, если негры набожны: они тогда могут делать с нами, что хотят.
– Несколько минут назад вы сказали, что за убийство вас бог накажет. Значит ли это, что вы верите в бога?
– Не знаю.
– Вас не страшит, что будет с вами после смерти?
– Нет. Но мне не хочется умирать.
– Разве вы не знали, что убийство белой женщины карается смертью?
– Знал. Но она меня так измучила, что мне было все равно.
– Вы искали бы утешения в религии, если бы знали, что она может вам его дать?
– Нет. Я и так скоро умру. И если б я был набожный, я бы уже умер.
– Но ведь церковь обещает вечную жизнь?
– Это для тех, кого много били.
– У вас есть такое чувство, что вы могли что-то сделать в жизни, но только у вас не было случая?
– Может, и есть; только я не прошу, чтоб меня жалели. Никого не прошу. Я негр. У негров случая не бывает. Я вот думал, что мне выпал случай, рискнул и проиграл. Но теперь уже мне все равно. Я попался, значит, делу конец.
– Но вам не кажется, Биггер, что где-то, как-то, когда-то вам удастся вознаградить себя за все то, чего вы были лишены здесь, на земле?
– Нет! Чушь все это! Я знаю, когда меня прикрутят ремнями к стулу и пустят ток – мне крышка, и навсегда.
– Биггер, я хочу знать, как вы относитесь к людям своей расы. Вы любите их?
– Не знаю, мистер Макс, Все мы черные, все мы одинаково терпим от белых.
– Но ведь вы знаете, Биггер, есть негры, которые заботятся о благе своего народа. Есть негры – общественные деятели, передовые люди.
– Да, знаю. Слыхал про них. Что ж, верно, они хорошие люди.
– Вы не знакомы ни с кем из них?
– Нет.
– Биггер, среди молодых негров много таких, как вы?
– Наверно, много. Кого я знаю, тем всем нечего делать и некуда податься.
– Почему же вы ни разу не попробовали пойти к кому-нибудь из общественных деятелей – негров и рассказать про свои настроения?
– Да ну, мистер Макс. Они не стали бы меня слушать. Хоть белые обращаются с ними не лучше, чем со мной, а все-таки они – богатые. Они говорят, что такие, как я, мешают им ладить с белыми.