Сын безумия
Шрифт:
Робкая искорка пробежала по тонкой веточке, исследовала каждый ее изгиб, и лишь тогда огонь набросился на свежее дерево с обжигающей яростью. Ветка, словно живая, изворачивалась готовой ужалить змейкой, ее листья скручивались в обугленные струпья и с легким треском разваливались, превращаясь в невесомый пепел. Ветка стала белесо-серой, Даяна поворошила угли кочергой и зло перемешала их, взбив сноп из искр и едкой пыли.
«Астролог не оставит нас в покое! Он что-то приготовил нам еще?!»
Кавалер — кот, чинно обвив лапки хвостом, сидел перед камином и, не мигая,
Несведущему зрителю так и могло бы показаться. Но прищур желтых, недремлющих глаз, неотрывно следящих за хозяйкой, выдавал зверька с головой. Обычности в нем было не больше, чем цветов в заснеженном лесу, чем сахара в море, чем прохлады в раскаленных песках пустыни.
И долг у Кавалера был другой.
Хотя… мышей он тоже иногда ловил.
— По воле герцога Урвата первым назначается конный поединок! — провозгласил герольд. — На копьях и мечах! До первой крови или иного исхода!
То, что первым назначается конный поединок, герольду можно было и не объяснять. Народ и так давно толпился вокруг овальной арены, поросшей выносливой травкой. Трехъярусные трибуны знати пестрели пышными нарядами придворных дам, богато изукрашенными камзолами кавалеров, сам герцог, в окружении наиболее приближенных, сидел в центральной ее части под полосатым балдахином и хмуро глядел на распинающегося глашатая.
Лицо Даяны, расположившейся на противоположной трибуне, было почти неразличимо. Сегодня герцог избегал ее. Прислал в покои леди Гунхольд надменного царедворца и передал приказ: «Первым пройдет конный поединок на мечах и копьях. Их светлость милостиво позволил брату леди Гунхольд выбрать коня и оружие из личных конюшен и арсеналов».
…Лошади. Каурые и пегие, вороные, гнедые и снежно-белые. Их шкуры подрагивали и блестели, огромные настороженные глаза косились на чужаков, точеные ноги нетерпеливо сновали по сухим подстилкам. Рысаки гарцевали за дощатыми перегородками денников, тяжеловесные боевые силачи гулко топали по устланному сеном земляному полу. Когда Даяна и Зафс проходили мимо, кони фыркали и даже ржали, выказывая недовольство. Вид и запах чужаков не нравился лошадям.
— Град непослушен, Молния не вынесет рыцаря при полном облачении и толпу не любит, — почти безучастно, отрабатывая повинность, бубнил конюший. Невысокий кривоногий северянин с клокастой рыжей бородой. — Снежинка чересчур игрива… Вот достойный конь. Зовут Пампасом, нрав — спокойный, ход — резвый… Шестилеток…
Зафс протянул через перегородку руку, и конь шарахнулся, ударив крупом в заднюю стену. Забил копытами, фыркнул, обнажив длинные с коричневым налетом зубы, и прижал уши: как будто Зафс решил ударить, испугать его.
— Нервный конь, — задумчиво разглядывая Пампаса, проговорил юноша.
— Обычно
Лошади, словно получив от Пампаса некий сигнал, нервно заржали, затопали ногами, и пегая кобыла, чей денник был ближе всех к Зафсу, поднялась на задние ноги и забила воздух.
«Я лошадь здесь не выберу, — сказал Даяне легис. — Я почему-то им внушаю страх».
«А ты взгляни на Кавалера», — спокойно попросила леди.
Кот, успевший с утра прокрасться в детскую навестить Сакхрала и Верлену, уже давно примчался на конюшню и очень странно себя вел. Совсем не обращая внимания на людей — настороженно примолкших объездчиков и конюхов, прятавшихся за вязанками сена и подглядывающих сквозь щели деревянных реек на важного конюшего, на Зафса, на Даяну, — бродил вдоль перегородок и чутко двигал ушами.
Как будто прислушивался к конскому хрипению.
Морщил морду, топорщил белые усы.
Как будто принюхивался к запахам конюшни.
Глаза кота придирчиво изучали копыта лошадей, видневшиеся из-под ворот денников, следили за нервным перебором точеных ног.
Кот выбирал коня для поединка.
И лошади, почуяв запах маленького зверя, пофыркивали, то ли приветствуя, то ли отгоняя полосатого пришельца.
«Ты думаешь, он нам поможет?»
«Конечно. Иначе зачем он здесь? Кот — зверь. И кони тоже звери».
Зафс подключился к Кавалеру и медленно, оставив за спиной рыжебородого конюшего, пошел вслед за котом. Ступая мягко по запорошенному клочками сена полу, легис брел вдоль денников и постепенно, шаг за шагом, все ускорял движение: это Кавалер вдруг начал торопиться. В несколько невысоких, стелющихся прыжков кот долетел до углового стойла, принюхался и, встав на задние лапы, положил передние на рейку и заглянул в щель ворот.
Получивший кошачье предостережение легис остановился, не доходя немного до крайнего денника, и дал возможность Кавалеру «пообщаться» с высокорослым черным скакуном.
Конь потряхивал точеной головой, длинная шелковистая грива оглаживала его крутую шею, а бархатные ноздри беспрерывно двигались. Кавалер мяукнул, и скакун заржал — тихо, приветливо и очень мелодично.
— Это Шторм, — тихо подойдя к Зафсу, шепнул конюший. — Подарок герцогу от кочевых племен.
— Он объезжен? — не поворачивая головы, вполголоса спросил легис.
— Да. Но не нами. Он только прибыл и едва знаком с седлом. Кочевники не любят упряжь на конях.
— Но Шторм уже попробовал седло?
— Да, но…
— Он сбрасывает?
— Двух моих ребят чуть не угробил. Сильный конь. На любителя. И я бы не советовал…
— Выведите Шторма, — не дослушав, попросил Зафс, и два конюха, точно материализовавшись из воздуха, мгновенно распахнули дверь.
Кстати надо сказать, что Кавалера этой дверью пребольно стукнуло. Полосатый зверь совершенно не вызывал почтения у проявивших расторопность слуг. И Шторм, как будто почувствовав людское пренебрежение к звериному братству, забил передними ногами, заржал, высоко вскидывая гордую голову и тряся гривой.