Сын цирка
Шрифт:
В списках выпускников Дарувалле лишь изредка попадались английские имена, однако, хорошее знание английского при поступлении было главным требованием. От каждого выпускника колледжа ожидалось безупречное владение этим языком. Преподавание, все письменные работы, общение учащихся между собой — все на английском.
Фарук подошел к фотографии, запечатлевшей последнюю поездку младших школьников. На всех мальчиках белые рубашечки и голубенькие галстуки, голубенькие шорты и такого же цвета гольфы. Только туфли были черными. «Наши юниоры, карлики, полукарлики и т. д. », — прочел доктор подпись под снимком и ему не понравилась эта аббревиатура.
В медицинском
На этаже, где проходили музыкальные занятия, Даруваллу остановило странное звучание фортепиано и чье-то фальшивое пение. Он так и не узнал песню, а ведь это была известная «Мягко катись, любимая колесница». Урок вела и пела незамужняя учительница английского языка по имени мисс Тануя. Фарук услышал, как отец Джулиан объяснял Мартину Миллсу, что сейчас очень популярен доказавший свою эффективность метод изучения иностранного языка при помощи заучивания песен. Фарук прислушался. Лишь несколько детей подпевали учительнице, остальные что-то невнятно бормотали под аккомпанемент дрожащего голоса мисс Тануя. Прав ли отец-ректор, спросил себя Дарувалла. Но может, проблема не в методе обучения, а в самой учительнице?
Она напомнила доктору тех индианок, которых безобразит европейская одежда. Мисс Тануя носила эту одежду без всякой естественности и была в ней нелепа. Может быть, дети не могли петь песню о колеснице, поскольку их удручал внешний вид и несоответствующая стилю одежда учительницы. Похоже это отметил даже Мартин Миллс. Судя по всему, женщина никак не может выйти замуж. Фарук машинально и без снисхождения отмечал в ней те несуразности, которые бросались в глаза. Очень круглое светло-шоколадное лицо, на котором странно смотрелись угловатые очки. Загибающиеся кверху дужки очков украшали маленькие бриллианты. Вероятно, Тануя думала, что такая оправа скрасит ее круглое, полное лицо.
Фигура учительницы напоминала полноватые фигуры молодых студенток. Ее темная юбка слишком сильно обтягивала бедра, длина юбки явно не соответствовала росту: мисс Тануя была коротышкой и юбка как бы срезала наполовину ее ноги. У Даруваллы сложилось впечатление, что полные колени женщины на самом деле являлись сжатыми кулаками, а маленькие полные ножки были руками.
Блузка переливалась голубовато-зелеными сполохами, словно блики воды в пруду. Хотя самыми эффектными у этой женщины были ее округлые формы, она надела лифчик, который ее уродовал. На основании своих малых сведений об этом предмете, Дарувалла определил устаревший фасон, форма чашечек у него больше годилась для защиты от ударов шпаги при фехтовании, чем для подчеркивания естественной красоты груди. Между сильно приподнятыми кверху и явно выпиравшими грудями мисс Тануи свисало распятие. Складывалось богохульное впечатление, что Христос на кресте переносил мучения и от поклонов на обширных и приподнятых грудях учительницы.
— Мисс Тануя преподает у нас вот уже много лет, — прошептал отец Джулиан.
— Понятно, — сказал доктор Дарувалла, а Мартин Миллс лишь вытаращил глаза.
Затем они прошли в класс самых маленьких учеников начальной школы. Малыши спали, положив головы на парты. Интересно, по классификации этого учебного заведения они относились к категории «карликов» или «полукарликов», подумал Фарук и услышал,
— Вы играете на фортепиано?
— Я всегда хотел научиться играть, — ответил будущий священник.
Дарувалла прикинул, что, вероятно, этот сумасшедший сможет упражняться в игре на музыкальном инструменте в промежутках между изучением обстановки по сообщениям «Таймс оф Индиа».
Для того, чтобы переменить тему разговора по причине отсутствия каких-либо музыкальных талантов, схоластик спросил отца-ректора об уборщиках, которые встречались в миссии в великом множестве. Как мужчины, так и женщины подметали помещения и чистили туалеты. Миссионер предположил, что эти люди из касты неприкасаемых.
Отвечая на его вопрос, ректор упомянул слова «бханги» и «маитрани». И тут Миллс оказался более подготовленным для работы в миссии, чем предполагал отец Джулиан.
— Дети этих людей учатся в колледже? — к удовольствию доктора напрямую спросил ректора Миллс.
— Ну, нет… Вы понимаете, это было бы для нас не совсем подходящим, — стал объяснять отец Джулиан.
Фарука поразило, насколько умело новый миссионер прервал отца-ректора, начав описывать «спасение» нищего калеки и девочки-проститутки. Таков был метод Миллса по продвижению вперед маленькими шагами: этими шагами миссионер будто закружил отца-ректора в ритме вальса. Вначале — работа в цирке вместо жизни попрошайки или проститутки. Затем — овладение английским языком в таких «цивилизованных формах, как это требуется». А после всего — «интеллигентное обращение в христианство» или, как это еще называл Миллс, «просвещенная жизнь во Христе».
На перемене старшеклассники во дворе наслаждались дикой и беззвучной битвой, забрасывая друг друга грязью. Доктора поразило, насколько спокойно отнеслись иезуиты к этому нарушению порядка. Они спрашивали и выслушивали ответы с такой концентрацией внимания, будто львы, обложившие жертву. »
— Но, Мартин, наверняка вы не будете приписывать себе заслуги по обращению этих детей в христианство? Я имею в виду, если в конце концов они придут в лоно церкви, — сказал отец Джулиан.
— Конечно, не буду. Но что вы этим хотите сказать? — удивился Мартин.
— Только то, что мне так никогда и не удалось узнать, обратил ли я лично кого-нибудь в христианство. Если дети придут в лоно церкви, то случится это не из-за вас, а лишь по воле Бога. Вы к этому не причастны, не стоит гордиться, — сказал отец-ректор.
Слушая их, доктор Дарувалла размышлял, не в этом ли состоит обет послушания?
Когда отец Джулиан повел Мартина в его келью, Фарук дал волю воображению и представил камеру тюрьмы с вмонтированными в стены приспособлениями для укрощения плоти. Сам он продолжал прогулку по колледжу, желая вновь увидеть спящих детей — больше всего здесь понравился ему вид дремлющих малышей, положивших головы на парты. Он ничего не запомнил о собственном обучении в колледже, завершившемся так невообразимо давно.
Дарувалла снова заглянул в младший класс, однако был строго встречен учителем, которого он не заметил раньше. Как будто его присутствие в дверном проеме могло помешать детям. На этот раз Фарук заметил открытую проводку выключенных ламп дневного света, а также открытую проводку включенного потолочного вентилятора. Над классной доской на неподвижных металлических струнах как кукла-марионетка висела еще одна статуя непорочной Девы Марии. Ему показалось, что Матерь Божия либо покрыта льдом, либо припорошена снегом. Но это вентилятор поднял вверх пыль от мела, и она осела на статую.