Сын цирка

Ирвинг Джон Уинслоу

— Угу, — произнес доктор Дарувалла.

— Как я говорил, мои чувства к нему уже притупились, однако у меня все еще не было иммунитета к его привлекательности. А тут его доступность оказалась вдруг явной до боли. Вы понимаете, что я имею в виду? — спросил миссионер.

— Разумеется, понимаю. Что же произошло? — Доктор вспомнил свою тревожную ночь с Мадху.

— Произошло то, что я имел в виду, когда говорил о цинизме. Я был в таком фатальном состоянии, что решил ответить, если этот мужчина сделает хоть малейшее движение в мою сторону. Сам бы я не стал делать этого, но знал, что ему я отвечу, — произнес будущий

священник.

— И что сделали вы? Что сделал о н? — спросил доктор.

— Я не смог найти свою машину. Автостоянка была большая, но я помнил, что всегда старался припарковаться рядом с Христом, — рассказывал иезуит.

— Вы имеете в виду статую.

— Разумеется, я говорю о статуе. Машину я поставил прямо перед ней, но когда я наконец ее отыскал, было уже так темно, что я ее не видел, даже сидя в самой машине. Однако мне совершенно точно было известно, где находился Христос. Момент оказался очень смешным. Я ждал, когда этот мужчина меня коснется, но в то же время всматривался в темноту, в то самое место, где находился Христос, — произнес миссионер.

— Так этот парень дотронулся до вас? — допытывался Фарук.

— До того, как у него появилась такая возможность, я включил фары. И появился Христос. Он очень ярко выступал в свете фар и стоял совершенно в том месте, как я и представлял, — продолжил Миллс.

— А где еще она могла быть? Разве у вас в стране статуи передвигаются с места на место? — воскликнул доктор Дарувалла.

— Вы преуменьшаете значение концентрации внимания на статуе. Она была просто объектом, а я чувствовал присутствие Бога. Я чувствовал свое единение с Ним, а не со статуей. Тогда мне дано было это почувствовать — что означает для меня вера в Христа. Даже в полной темноте, в ожидании чего-то ужасного. Он находился рядом и не покинул меня. Я все же мог его видеть, — сказал иезуит.

— Я думаю, что не отойду от темы нашего разговора, но одно дело — ваша вера в Христа и совсем другое — желание стать священником. Как от Иисуса на автостоянке вы пришли к желанию стать священником? — спросил Фарук.

— Да, это совершенно другая тема, — согласился Мартин.

— Эту часть я и не понял. — Фарук наконец вышел на то, что он так долго планировал. — И это стало концом всех подобных желаний? Я имею в виду, ваша гомосексуальность еще когда-нибудь проявлялась в отношении кого-то?

— Гомосексуальность'' — изумился миссионер. — Об этом и речи нет. Я не гомосексуалист и не гетеросексуал. Я просто не имею сексуальности, больше не имею ее.

— Продолжайте, пожалуйста. Если вас в п р о ш-л о м что-то сексуальное привлекало, оно имело гомосексуальную основу, не так ли? — спросил доктор.

— Это неадекватный вопрос. Дело не в том, что у меня отсутствуют такие чувства, а в том, что я сопротивляюсь сексуальной привлекательности людей. У меня нет в этом проблем сейчас и не будет их в будущем, — ответил иезуит.

— Однако вы сопротивляетесь именно гомосексуальным наклонностям, не так ли? Я имею в виду, что мы можем порассуждать на эту тему. Вы же можете порассуждать? — задал вопрос Фарук.

— Я не рассуждаю на темы, касающиеся моих обетов, — произнес Миллс.

— Простите, но если бы вы по какой-либо причине не стали священником, тогда бы вы стали гомосексуалистом? — не отступал доктор.

— Однако вы упрямый человек! — беззлобно упрекнул его

Мартин Миллс.

— Я упрямый? — заорал доктор.

— Я не гомосексуалист и не гетеросексуал. Эти термины совсем не обязательно относятся к намерениям, не так ли? У меня такие намерения прошли, — мягко заявил иезуит.

— Прошли? Полностью? Вы это хотите сказать? — стал задавать новые вопросы Дарувалла.

— Хватит, пощадите! — воскликнул Мартин.

— Вы превратились в человека с неопределенными сексуальным признаками из-за встречи со статуей на автомобильной стоянке? Тем не менее вы отвергаете возможность того, что меня укусил призрак! Я правильно следую вашей аргументации? — Фарука трудно было остановить.

— Я не верю в призраки, — ответил иезуит.

— Но вы верите в то, что ощутили единение с Христом! Вы чувствовали присутствие Бога на автомобильной стоянке! — заорал Фарук.

— Думаю, наша беседа отвлекает водителя, особенно если вы будете так повышать голос. Быть может, обсудим проблему после того, как невредимыми доедем до аэропорта? — предложил миссионер.

До Раджкота оставалось ехать около часа, через каждые несколько километров Раму избегал катастрофы. Потом им предстоит ожидание в аэропорту. Потом, что вполне вероятно, задержится рейс, потом, возможно, они полетят. В воскресенье после обеда или вечером из аэропорта Санта-Круз до Бомбея они могут добираться минут сорок пять или час. Хуже всего, что это воскресенье особое. На календаре значилось 31 декабря 1989 года, однако и доктор, и миссионер совсем забыли, что это канун Нового года.

Празднование юбилея миссии Святого Игнатия было запланировано на первый день Нового года, о чем миссионер тоже забыл. В спортивном клубе Дакуорт, где царило нехарактерное для этого заведения веселье, на новогоднюю вечеринку следовало надеть черный галстук. В клубе планировались танцы под оркестр и умопомрачительный ужин с шампанским редчайшей марки, что случалось всего раз в году. Ни один член клуба в Бомбее не пропускал новогоднюю вечеринку.

Джон Д и заместитель комиссара полиции Пател знали наверняка, что Рахул тоже придет, поскольку мистер Сетна уже предупредил их об этом. Большую часть дня они провели, репетируя то, что скажет Инспектор Дхар, когда станет танцевать со второй миссис Догар. Джулия выгладила смокинг мужа, который потребовалось долго проветривать на балконе, чтобы избавиться от запаха таблеток против моли. Однако сам доктор ни о чем этом не думал. Все его внимание сосредоточилось на оставшейся до Раджкота дороге, на полете в Бомбей. Если у него не было больше сил переносить болтовню Мартина, то следовало самому предложить тему разговора.

— Вероятно, нам следует говорить о чем-нибудь другом, причем на полтона ниже, — предложил Дарувалла.

— Как вам будет угодно. Обещаю, лично я буду говорить потише, — с удовлетворением согласился миссионер.

Что же выбрать? Фарук лихорадочно пытался вспомнить какую-нибудь длинную историю о себе, настолько длинную, что он сможет говорить и говорить, не переставая, заставив миссионера молчать и не вступать в пререкания.

«Я знаю вашего брата-близнеца», — может сказать доктор, приступая к очень длинной истории из его жизни. И тогда Мартин Миллс заткнется! Однако как и прежде, Фарук чувствовал, что не он должен рассказывать эту историю. Пусть все решит Джон Д.