Сын детей тропы
Шрифт:
— Что умеешь. Не понравится, скажем.
Человек обернулся к запятнанному, подмигнул.
— Ну, друг мой Дарен, я начну, а ты подтягивай.
Пальцы легли на струны, тронули, заплясали, выбивая нехитрый мотив. Голос, задорный, чуть глуховатый, принялся выводить слова:
— Идёт девка за водой,
следом парень молодой,
пялит жадные глаза
на её широкий...
Человек примолк, не отпуская
— Шаг? — предположил Шогол-Ву. По лицу спутника понял, что не угадал.
— Давай что попроще. Видать, с тех пор, как мы у Малых Колдобин навернулись, ты последний умишко вытряс.
Струны вновь запели — кажется, прислушайся, и слова начнут выговаривать.
— Чтобы удаль показать,
в белый лес пойду гулять,
и от страха в том лесу
я себе в штаны...
Шогол-Ву задумался.
— Не влезу?..
Четвёртый Перст хрюкнул в кружку. Третий, что держался за голову, поморщился.
— Про Запретный лес не нужно, — вмешался черноволосый.
— Виноват, мой господин. Тогда...
— Да выпейте с нами, чего на сухую петь. Эй, хозяин!..
Трактирщик бросил глядеть на нептицу, что хрустела корнями, разбрасывая огрызки. Наполнил кружки, поджав губы.
— Да будут к вам добры боги, — поблагодарил человек. — Держи, друг мой Дарен.
И прошипел, не размыкая зубов:
— Пей! Не смей отказывать!
Шогол-Ву смочил губы и оставил кружку на стойке. Человек, хлебнув изрядно, тронул струны.
— Я Трёхрукого просил
дать мне ночью больше сил.
Парень хилый и я слабый,
не могу залезть на...
— На лежанку, — послушно сказал запятнанный.
Четвёртый Перст развеселился.
— Клур, — простонал Третий. — Вам весело, а у меня башка трещит... Я им шеи щас сверну.
— Ну так иди наверх и не нуди, — посоветовал ему черноволосый. — Ты, как тебя там, другое играть умеешь?
— Меня звать Нат, — ответил человек. — Сыграю, отчего бы и нет.
Струны под его пальцами бросили смеяться. Притихли — и запели задумчиво. Шогол-Ву ещё такого не слышал.
Этот голос шёл к самому сердцу и говорил только с ним. Попробуй объяснить, о чём — не получится. А сердце понимало и само пело в ответ.
И казалось, что-то прорастало изнутри, большое, непонятное и пугающее, и что с этим делать, было неясно. Шогол-Ву прижал ладонь к груди. Ничего. Куртка под пальцами, мехом наружу, и это, новое, не увидеть, не нащупать. Не вырвать. А оно всё росло.
Даже тот, бородатый, что сидел, обхватив голову руками, поднял взгляд. И его товарищи заслушались.
Шогол-Ву прошёл за стойку. Трактирщик встрепенулся, поднял взгляд.
— Нужно согреть воды, — сказал запятнанный, разглядывая травы.
Он потянулся к полке, где стояла кружка с чёрным листом. Заглянул в соседнюю, полную маленьких жёлтых орехов, нежно-душистых, когда целы, и горько-пряных, если размолоть. Отломил несколько зелёных стеблей от сушёного пучка.
— Не смей мне тут хозяйничать без спроса! — больше встревоженно, чем сердито, воскликнул трактирщик. — Что удумал?
— Отвар от головной боли. Растолку орех. Согрей воды.
Трактирщик надулся, выпятил губу. Бросил взгляд на людей за столом, почесав в затылке. Махнул рукой, сказав неслышно: «А-а!», и снял с крюка малый котелок.
Черноволосый прищурился, но не вмешался. Дождался, пока настоится, и когда хозяин дёрнулся нерешительно, не зная, как предложить, сказал:
— От боли, да? Ты, сперва сам хлебни.
Шогол-Ву отпил послушно, поморщившись: горчило.
Черноволосый мотнул головой:
— Давай сюда. Ивен, слышишь? Отвар для твоей башки.
Бородач глотнул.
— Ох и дрянь... Хотя я любую дрянь готов проглотить, только б полегчало. О-ох...
— А ты чего не пьёшь? — спросил черноволосый, указав глазами на оставленную на стойке кружку. — Давай, веселее будешь.
Шогол-Ву поймал умоляющий, почти испуганный взгляд спутника. Неохотно взял кружку, сделал глоток, задержал во рту.
— Пить не умеешь, что ли? Не видел я ещё потешников, которые бы от дармовой выпивки нос воротили.
— Да он как выпьет, чудит! Людей задирает, драться лезет, буянит, кружками швыряется. В последний раз такое отколол, что мы пять храмов обходили, у богов прощения просили. Всех оскорбил.
Черноволосый поглядел тяжело, усмехнулся нехорошо.
— А и пусть. Тошно мне, невесело, впору самому напиться. Давайте, гуляйте, пойте! Ущерб оплачу, а с богами сами договоритесь. Всё одно по дорогам шатаетесь, вам пять храмов обойти — не труд.
Шогол-Ву стиснул зубы.
— Не перечь, — зашипел ему спутник. — Делай, что говорят!
Запятнанный послушал. Пил осторожно, но гретое вино оказалось слабым. Не страшнее травяного настоя.
Человек пел, и эти, за столом, ему подпевали. Пришёл мальчишка с постоялого двора, сказал, старый Ламме ждёт, что с ним расплатятся. Черноволосый расплатился.
Проснулся старик музыкант. Ели похлёбку и снова пили. Звенела стренга. Плыл дым очага, и в этом дыму качались стены. Настороженно глядела с балки рыжуха, свесив толстые хвосты.