Сын детей тропы
Шрифт:
Они двинулись. Тяжело сопели люди, щёлкала грязь под сапогами, плавал свет, больше мешая смотреть, чем помогая. Тени бросались из-под ног, рвались во мрак и не могли убежать — их тоже крепко держали.
Птица пропела опять.
— Ишь, пичуга, — усмехнулся один из людей. — Ночная, что ли? Я думал, тут камнеклювики ток бегают.
— Нашёл о чём думать. Ты вот думай, как нам этого положить, чтоб он не бегал. Нормально отошли уже, а? Давай тут.
— Не, а что за птица? По голосу признать не
Что-то затрещало вдали, и птица вскрикнула опять.
— Синешейка, — прошептал Шогол-Ву.
— В полях-то?.. — удивлённо начал человек, но не докончил.
Запятнанный рванулся вперёд, всем телом повисая на чужих руках, и пнул говорившего в колено, не глядя. Тот разжал хватку, второй не удержал, и Шогол-Ву упал в грязь. Пополз к обочине.
За спиной вскрикнули. В дальних кустах затрещало громче. Просвистело тонко, и тело грузно упало рядом.
— Фьель! — истошно завопил кто-то. — Ты чё, ты чё?!
Пятно света дёрнулось, рванулось назад, к постоялому двору. Что-то большое проломилось сквозь кустарник, роняя обломанные сухие ветви, и одним прыжком настигло человека. Тот вскрикнул, падая. Свет покатился звездой, сжался, отразился в наполненной водой колее, зашипел и погас.
— По... мо... — прохрипел человек рядом. — Помоги!..
Раздался звук удара, и голос оборвался.
Кто-то бежал по дороге прочь, чёрный на тёмном, но тут просвистело опять. Человек споткнулся, вскинув руки, упал и остался лежать.
Всё стихло. Слышно было только, как зверь, едва видный во мраке, рвёт когтями одежду стража, как треплет его, и размокшая земля причмокивает и трещит.
Шогол-Ву подполз к тому, кто лежал ближе всех. Повернул безвольное тело. Пальцы прошлись по груди, где было мокро и горячо, поднялись выше и нащупали стрелу. Человек захрипел чуть слышно.
Птица запела опять, долго и протяжно. Кустарник в полях зашептал о том, что кто-то пробирается, тихий и ловкий, но слишком крупный.
Шогол-Ву провёл ладонями. У человека был топор на поясе, но запятнанный искал нож и нашёл его за голенищем сапога.
Зверь бросил драть тело. Фыркнул, мотнув головой. Долетел до запятнанного, скользя по грязи, и ударил мордой в грудь. Шогол-Ву удержался, обхватив сильную шею.
— Хвитт, — выдохнул он. — Я же говорил... Я велел тебе уйти.
Нептица, вскрикнув негромко, снова ткнулась. Её клюв, мокрый, горячий и липкий, бил по лицу, по подставленной ладони, по груди, по плечу. Наконец, она сунула запятнанному голову под руку и застыла. Тот пригладил встрёпанные перья.
— Ты, знающий мать, — раздалось из темноты. — Посмотри, что вы сделали с миром! Где человек с камнем?
Нептица встрепенулась, кинулась к Ашше-Ри, толкнула в спину и забежала вперёд. Замерла, поглядывая то на запятнанного, то на его соплеменницу.
—
Она обернулась, сложила ладони у рта и послала в черноту птичий крик, потом второй и третий.
— Мы шли за вами, но у Высокого Камня потеряли след. Шли наугад, и от развилки пошли бы другим путём, если бы не твой зверь.
— Мы?..
Шогол-Ву прислушался — и услышал, как идут по дороге рогачи и люди. Разобрал далёкие голоса.
Теперь, когда огонь не горел, мрак не казался таким непроглядным. Мир посерел, и можно было различить тёмные силуэты. Тот, кто шёл первым, вёл в поводу чёрного рогача, молодого и тонконогого. Зверь переступал нетерпеливо и пофыркивал.
Ветер скользнул, едва задевая холодным боком. Его дыхание коснулось тёмной гривы рогача, разметало чёрные волосы человека. Ветер закружился, ловя себя за хвост, прянул в кустарник, спрятался там и затих.
От поникшего дерева, одиноко стоящего в стороне, отделился ещё кто-то, отвёл ветви рукой, пробираясь к дороге. Ашша-Ри заметила его и не удивилась.
— Говори, где камень, ты, знающий мать! — повторила она. — Нужно спешить. Нужно исправить то, что вы совершили!
Её спутник подошёл ближе и склонился над одним из мертвецов, осматривая. Что-то забрал, переложил в свой мешок. Теперь Шогол-Ву узнал его: то был Зебан-Ар, старый охотник. Узнал он и того, кто вёл рогача.
— Племя опять слушает людей, Ашша-Ри? Этих людей, прихвостней Свартина?
— Ты смеешь осуждать нас, знающий мать? Из-за тебя мёртвые поднимаются, а боги не хотят смотреть на наш мир! Клур знает, как остановить проклятие, и я верю ему.
— Лучше бы мы спросили детей леса, — угрюмо произнёс Зебан-Ар, не отрываясь от дела. — Твой человек может ошибаться.
— Он не мой человек!..
— Можешь и дальше говорить то, чего нет, Ашша-Ри. Можешь даже сама в это верить. Я верю в то, что видел: ещё когда мы шли на Приречье, он поманил тебя, и ты пошла. Свартин брал земли нашими руками, и это наша кровь лилась чаще людской, а когда мы потеряли вождя и многих воинов, Свартин ударил в спину.
Зебан-Ар посмотрел на людей — те были уже близко, могли услышать — и продолжил:
— Твой человек знал, что задумал его вождь. И ты знаешь это, Ашша-Ри. Он знал, но не сказал тебе. Они хотели перебить нас, всех до последнего. Ты и он — вы на разных берегах, Ашша-Ри. Всегда были, и всегда будете.
— Замолчи, старик! Ты думаешь не о том. Нам нужен камень.
Клур остановился. Подошёл бы ближе, но нептица встала на пути, зашипела. Чёрный рогач замотал головой, попятился, опустил рога. Хозяин похлопал его по шее и посмотрел на запятнанного.
— Одного нашли, а второй?..