Сын детей тропы
Шрифт:
Шогол-Ву остановился, пережидая слабость. Выставил руку на случай, если упадёт. Не упал.
Нептица обошла его кругом, подтолкнула в спину. Зебан-Ар оглянулся, но ничего не сказал и не сбавил шаг.
Шогол-Ву положил руку на шею зверя и побрёл дальше — так быстро, как мог.
Когда показались далёкие огни, старый охотник остановился.
— Медлишь, — сказал он. — Доберёшься, когда они перебьют друг друга!
— Не перебьют... У Клура мало людей. У Вольда больше. Только глупец нападёт сразу.
— Клур и есть глупец.
Зебан-Ар ненадолго умолк, а когда продолжил, голос его звучал гневно:
— Он провёл нас, мы поверили обману. Позор для племени! Людей с ним было лишь чуть больше, чем теперь. Я отправил бы чёрного пса к ушам богов, если бы не Ашша-Ри. Мы утратили силу, порченый сын. Теперь мы племя трусов, племя глупцов! Это и твоя вина: накормил нас падалью... Мы ждали от тебя всякого, но не предательства. Племя этого не простит.
Он сплюнул и пригляделся.
— Они ещё говорят. Скоро сцепятся. Смотри, как тянутся их руки к топорам! Где Ашша-Ри, видишь её?
Шогол-Ву покачал головой, и мир закружил его, как речной водоворот. Потянул на дно. Он закрыл глаза и сглотнул подступивший к горлу ком.
— Пойду туда, — донёсся издалека голос старого охотника. — Зайду сзади. Когда всё начнётся, я не стану жалеть никого из брехливых пёсьих сынов. И ты, порченый сын, если помнишь, откуда берёт начало твоя тропа, вернись на неё и умри с честью!
Когда мир остановился, когда на сером его полотне вновь разгорелись точки фонарей и проступили чёрные фигуры всадников вдоль дороги, старика уже не было рядом. Только нептица толкалась под локоть, тёрлась макушкой.
— Идём, Хвитт, — прошептал Шогол-Ву. — Нельзя спешить... опоздать тоже нельзя.
Они брели вдоль обочины, где тени были гуще. Ветер крался следом, раскачивая ветви кустарников и порой касаясь лица холодным дыханием. Постоялый двор лежал в двух десятках шагов.
Доносились уже голоса, но слов не разобрать. Люди спорили, перебивая друг друга. Стояли порознь: те, что с Вольдом, ближе к дому, всадники у дороги. У края двора телега, в которую ещё не впрягли рогачей, и на телеге трое. Вольд Кривой Оскал и Клур Чёрный Коготь высились друг против друга — один закрывал пленников собой, не пуская другого.
Шогол-Ву замер, осматриваясь.
— Туда, Хвитт, — указал он рукой через дорогу, где чахлые деревца подступали к ограде, а сорную траву никто не выпалывал.
Они остановились там, откуда хорошо была видна телега и люди на ней. Двоих связали, а тётушку Галь не тронули — может, подумали, слепая и так никуда не денется. И теперь она пыталась нащупать узлы верёвок, стягивающих руки Ната. Действовала осторожно, не поворачиваясь, и со стороны казалось, просто сидит рядом.
Толку, правда, было мало: пальцы, тоже слепые теперь, скользили по
Дочь леса глядела в темноту, стискивая губы, и по щекам её текли слёзы. Если бы Двуликий пришёл и сделал мир цветным и светлым, она увидела бы запятнанного и белого зверя. Но она не видела, и Шогол-Ву не мог подать ей знак.
Слёзы были слабостью, но он не в силах был её винить.
— Ты должен понять, — донёсся голос Клура. — Вы все должны! Проклятье нужно извести, пока не поздно.
— Ты ошибаешься! — воскликнула дочь леса, пытаясь обернуться. — Если сделать, как ты хочешь, мир погибнет!
— Умолкни! — перебил её Клур, стискивая кулак. — Думаешь, здесь поверят такой, как ты? Это ваше поганое племя всему виной. Не зря вы белы, как могильные черви! Это вы вскормили проклятие, из-за вас расползается гниль и мертвечина. Камень нужно зарыть там, где никто не найдёт, а ваш лес вырубить и сжечь до последней щепки!
Людские голоса зашумели, как ветер.
— А ну, тихо! — рявкнул Вольд, багровея и озираясь. — Без него решим, что делать! Я сказал, как только камень обретёт полную силу, всё наладится. Проваливай, Клур, пока не погнали в шею. Зря ты встал на моём пути!
Люди загомонили, расступаясь и оглядываясь. Сквозь толпу пробирался кто-то. Вольд обернулся на шум.
Мужик из местных, что шёл впереди, попятился, наступая на ноги идущему следом.
— Позвали нас, — виновато забормотал он, вскидывая руки. — Сказали, горит...
И посмотрел на дом.
Шогол-Ву пригляделся тоже. Не видно было огня, и дым не поднимался.
Поселенца толкнули в плечо, он охнул, едва устоял. Другой, тоже из местных, выступил вперёд, сжимая кулаки и выпятив жидкую бороду. Ноздри его раздувались.
— Под полом, значит, — пробормотал он.
— Да погоди ты, погоди! — донеслось из-за людских спин. — Может, я понял не так. Этот-то напился вдрызг, мало ли что нёс!
Вперёд протолкался и хозяин, прижался спиной к двери, выставил руки.
— Не нужна мне помощь! — воскликнул он. — Видите, само потухло. Уходите!
— Юлишь, Спенне! — прорычал бородач.
Он бросился на трактирщика, сгрёб его и ударил о косяк.
— А ну, прекратите! — рявкнул Вольд. — Пошли прочь, там и разбирайтесь!
— Пойдём, пойдём, Спенне, — процедил сквозь зубы мужик, вталкивая хозяина в дом. — Сейчас ты мне покажешь, что прячешь. И если ошибся я, перед богами и людьми...
Дверь затворилась, и стало тише. Местные, боязливо кивая, потянулись к дому и тоже исчезли за дверью. Вольд проводил их взглядом и развернулся.
— И ты поди прочь, не стой на пути!
— Я не уйду, пока не отдашь человека с камнем. Как ты мог предать брата? Ты видел, как он страдал, как угасал медленно. Он просил тебя о помощи, просил узнать, как снять проклятие. А ты? Предатель, жадный, трусливый предатель, ты действовал обманом, чужими руками...