Сын крестьянский
Шрифт:
Тот вскочил с лавки и начал грузно вышагивать по горнице, так что полы трещали. Воскликнул:
— Вот что: у Ивашки смерда не останемся, это дело решенное. Токмо думаешь, сладко идти под начало к Шуйскому Ваське, боярскому царю? Э, нет, не сладко! Негоже дворянскому сословию на задворках у его быть. Претит это мне! Не хуже мы бояр, опора мы Руси! Шубник проклятый!
Ляпунов сжал свои кулачищи и погрозил ими куда-то в пространство. Успокоившись, добавил:
— Ладно, хорошо! Пока скреплюсь, покорюсь.
Эту угрозу — свести с царем счеты — выполнил брат его, Захар Ляпунов, который 19 июля 1610 года с товарищами насильно постриг Шуйского в монахи и отправил в Чудов монастырь.
Тревожно было в стане Болотникова.
Дня через два он узнал, что Ляпунов и Сумбулов с дружинами перешли на сторону царя Шуйского.
— Надо было того ждать. Может, и к лучшему. Кума с возу, возу легче, — спокойно сказал он Федору Горе.
В дверь постучали. Болотников сел за стол, переглядывая какую-то свою запись.
— Входи!
Ввалилась куча военачальников. Впереди — голова Алексей Кудеяров, могучий, решительного вида детина.
Болотников вопросительно на него поглядел, насторожился.
Кудеяров прокашлялся и развязно заговорил:
— Мы, воевода, о Ляпунове с Сумбуловым думу думаем, почто подалися они до царя Шуйского?
— Подалися потому, что дворяне. А вы из черного люда.
— Так-то оно так, воевода. Токмо смекаем: и нам пока не поздно туда податься… и тебе тоже… А царь простит.
— И ты с нами переходи, — раздался голос.
Болотников вскочил, словно обожженный.
— Так! А народ простой, крестьяне, холопы, как же? Бросать их под ноги Шуйскому? Боярам?
— Что народ! Он в потемках бредет. А Ляпунов да Сумбулов — люди разумные. Знают, что делают.
Болотников придвинулся к голове. Тот попятился.
— И ты, Кудеяров, твердо решил?
— Твердо, воевода, и тебя зовем! — произнес голова, а глаза его нерешительно забегали из стороны в сторону.
Иван Исаевич побледнел.
— Тогда иди… к сатане!
Он выхватил из-за пояса пистоль и в упор выстрелил в Кудеярова, рухнувшего во весь свой огромный рост, как сноп. Остальные растерялись.
— А вы как? Тоже к Шуйскому хотите?
Собравшиеся попятились назад от глядевшего в упор воеводы.
— Нет… Нет… Он нас сбивал, все баял: идем да идем до Болотникова, уговорим его.
— Ну… и пошли!
Болотников с презрением отвернулся.
— Черт с вами! Прощаю на первый раз. Тащи эту падаль на площадь.
Труп Кудеярова сволокли и положили на помост. Иван Исаевич написал и приколол к мертвому запись: «Я, воевода Болотников, убил голову Кудеярова собственною рукою. Он умышлял передаться к Шуйскому и стать супротив народа».
Люди, проходившие мимо трупа Кудеярова, рассматривали убитого, грамотеи вслух читали запись.
— Правильно
Иван Исаевич, возвращаясь с площади, думал: «Инако нельзя. Измену в корне рушить надо».
Когда вечером Болотников и Федор Гора беседовали о случившемся, в горницу вбежал оживленный, раскрасневшийся от мороза Олешка.
— Дядя Иван! Я грамоту тебе привез! Бают — от царя!
Иван Исаевич с любопытством развернул свиток.
Шуйский предлагал прощение, если он, Болотников, покорится; даже обещал различные пожалования. Царь вместе с тем угрожал «большой ратью» и беспощадной расправой в случае неповиновения и дальнейшего «воровства».
Грамота была не царская. Писал дьяк, лишь ссылавшийся на царские милости и христианское всепрощение. Прочтя послание, Болотников весело рассмеялся:
— Ну и ну! Лисы хитрые, право слово! Мнят ласкою привадить, а поверь, поддайся царю, и пропал, попал как кур во щи. Нет, шалишь, не на дурня напал!
Он тут же написал Шуйскому ответ:
«Царь! Я клятву на верность своему делу давал и сдержу клятву. В Москву приду не изменником, а с победою».
— Олешка! К вечеру отправь ответ этот!
Федор Гора внимательно слушал.
— Батько! — продолжал разгоряченный Болотников. — Ушли от нас дворяне с дружинами своими к Шуйскому. Хоть и немного их до царя подалось, а он, чай, зело возрадовался. Им, конечно, не идти по нашей дороге, да и нам, голоте, под ихнюю дудку плясать негоже. Почто они пристали к нам? Мнили: помощь дворянам будет от народа супротив вотчинников — бояр. А после победы можно черный люд снова закабалить? Да мы тоже соображаем. Не поддадимся!
Запорожец утвердительно закивал головой.
— От вирно! Щоб воны сказилися, мерзотники!
— Про Москву так я скажу: надо нам ее со всех сторон обложить, чтобы скорее сдались войска царские. Иная забота сердце мое бередит. Когда мы под Кромами да под Калугою бились, много тамошних пришло к нам. А двинулись мы далее, сколь их в свои места вернулось! Уйма! За Русь стоять надобно, а не только за свою избу. Иным то невдомек, не поднялись они до думы той.
Болотников помолчал минуту, как бы собираясь с мыслями.
— Ну, да ладно! Кой у себя остался, а кой к нам накрепко пристал. Такого народу еще больше будет!
Федор, воодушевясь словами Болотникова, засиял. Бесшабашная удаль послышалась в словах его.
— Хиба ты не вирно кажешь, Исаич? Вирно! Богатые — кровопийцы. Як до нас им ходыты, як нам их любыты? Не можно, ни, ни! Соби долю добудемо сами, без их пидмоги! Що буде — побачим, а покы гуляй душа! Раздайся, голота идэ!
Болотников и Олешка улыбнулись горячим словам запорожца. Потом Олешка стал таинственно подмигивать Ивану Исаевичу.