Сын Моржа и Куницы
Шрифт:
— Это не я, — просипел Егор. — Клевета!
— Ты, ты! А ну, ещё вякни! Не вижу в пылище тебя, а найти хочу!
Егор перевернулся на живот и пополз по песку, не поднимая головы. И так вот случилось, что метров через несколько свалился в глубокую траншею, с хлюпающей на дне грязью и водой.
Да не было тут канав! Пусть и глубиной всего по пояс, но ямища длинная и убедительная. А берег, насколько Егор помнил, полого и аккуратно спускался к воде. Выгладили его в своё время Моржи, пусть и зарос сейчас
Но никаких канав! А теперь есть.
Егор медленно сползал лицом вниз по мокрой смеси песка и глины, и вода быстро прибывала, бурля на дне. В теле чувствовалась полная слабость, рывок по-пластунски выпил последние силы. Егор булькал в грязи. Сил хватало лишь на слабые подергивания, на почти безуспешные попытки приподнять голову.
Предательски громко уркнул живот и Егор услышал, как вопившая Куней умолкла. Послышались лёгкие шаги. По спине побежали холодные мурашки.
Куней приближалась.
А затем Егора схватили за шкирку. Вытащили из канавы, проволокли по берегу и небрежно сбросили на нагретый солнцем асфальт.
Рыжая стояла над ним и грозно хмурилась.
— Да ты красавец, голем болотный, таракан тебя дери! Чо молчишь, герой?
Герой молчал. Сил не было даже рот открыть.
Куней побагровела.
— Не поняла?! Это что за Герасим и Муму?! А ну, подай голос!
Красавец невнятно просипел.
Живот урчал не переставая.
Рыжая присела с обеспокоенной физиономией, смахнула глину и песок с лица Егор, положила ладонь на солнечное сплетение. И закрыла глаза.
— Ваши выводы? — раздался рядом знакомый мужской голос.
Егор скосил глаза и увидел стоящего рядом Паука.
И тут же с другой стороны, ближе к выезду с клановой земли, кто-то невидимый Егору завопил, мешая русские и подземные слова. Раздался скрежет, будто рывком развернули трёхколесник тук-тука и надрывный вой, будто выжимали из чахлого моторчика последних лошадей.
Отчаянно бибикая, давешняя таратайка удирала.
— Стоять! Моё! — взревела Куней, вскочила прыжком и унеслась за курьером.
Вскоре и вернулась. С большим чёрным пакетом под мышкой и вертя в руках какой-то белый блин. Ещё бросила под ноги тощий кошелёк, сплюнула и неизвестно кому сказала:
— Это не я, он сам в меня швырнул.
Егор немедленно поверил и изобразил на лице.
Но рыжая и ухом не повела, смотря лишь на бойца Моржей.
— Что с ним — не знаю, — хмуро бросила Пауку. — С утра был щенок щенком, в первой трети. А сейчас не чувствую в нём силы.
Паук тоже присел, как недавно Куней. Приподнял Егору веко, повертел голову вправо-влево, примерился к пульсу. Заключил:
— Жить будет. Перенапрягся с непривычки, слишком быстро выжал весь резерв.
Он повёл носом, принюхался к чёрному свёртку.
— Мясо?
— Мясо, —
— С параметрами?
— Не… — споткнулась Куней. — Не пробовала.
Паук улыбнулся, по-особому, паучиной усмешкой. Страшненько так. Хоть и было видно, что не по злобе душевной, а вот по жизни он такой до дрожи в коленках харизматичный.
— Возьмите с полкило, слегка обжарьте ломтиками, и скормите этому нарушителю спокойствия. Через час будет как огурчик: зелёный, с пупырышками и с завившимся хвостиком.
— Я подумаю.
— Подумайте. И заодно вспомните договорённость с кланом: во вторую половину дня этот юный хулиган под вашей ответственностью.
Паук вытянул из неприметного подсумка на поясе короткий патронташ. В нём вместо патронов были маленькие ампулы, стеклянные на вид. Выбрал одну, пронзительно жёлтую, нажал Егору на щёки, раскрывая рот, и выдавил туда ампулу. И как тогда, на Земле, якобы стеклянная пробирка сжалась в каплю и скользнула в горло.
— В подарок, — бросил Паук Егору. — И не глупи больше. Протекторы редко варим.
Встал и ушёл, гремя мослами. Исчез так шустро, будто освоил Ллос-телепортацию.
Куней попялилась ему во след и перевела взгляд на Егора:
— Казалось бы, городской! Умный. А в такие убытки можешь ввести.
Тот хрипнул и дрыгнул ногами. Хотел сказать, что всё возместит, но не мог и слова произнести. И ломик утих, Егор его и не слышал с того момента как ударил.
Даже забеспокоился, не случилось ли чего?
Не сломался?
— Ладно, — сказала рыжая. — Ты полежи здесь, я быстро.
Она поправила тело Егора, вытянув вдоль дорожного полотна и сложив руки на груди.
Хихикнула невесело.
И умчалась к дому.
…Правда, вскоре вернулась.
С садовой тачкой, одной из тех, в которых на днях снег возили.
— Поедешь как сёгун, в паланкине, — прошипела сквозь зубы и перевалила Егора в тачку. На протестующее мычание Егора фыркнула: — Не бойся, сама справлюсь.
А тот ведь всего лишь попросил оставить его здесь, на дороге, и никуда в тачке не возить. Не навоз, чай! Попадёшься на глаза местным малолеткам, не избежать зубоскальства!
Но горло подвело, да и рыжая оказалась глуповата, не поняла мычания. Потому Егор обречённо закрыл глаза и не открывал их, пока рыжая не заволокла тачку в гостевую комнату, и не перевалила беспомощное тело на кровать.
— Знаете, что, мужчины? — устало сказала она. — У нас лазарет какой-то, а я единственная санитарка. И даже серебром не платят!
И неосознанно погладила вырез в топике.
Оттуда чвиркнуло.
Егора как током ударило, — Шарах! А потом сообразил: нет, зачем ей элементаль? Она же яйцо саламандры затырила.