Сын парижанина
Шрифт:
— Настаиваю: мы пленники.
— Да чьи?.. Зачем? — удивился Меринос.
— Чьи? Ты еще спрашиваешь? — ответил Тотор. — Конечно, разбойников… нечего и сомневаться. Эти молодчики смертельно ненавидят полицейских… Вероятно, они хотели изрешетить мистеров Пять и Шесть… Зря, что ли, они устроили стрельбу из винчестеров? Их ввели в заблуждение наши костюмы…
— Но ведь и мы неласково обошлись с господами из черной полиции, — возразил Меринос, — а мы не разбойники.
— О чем ты говоришь! — возмутился Тотор. — У нас хотели
— И что же?
— Думаю, что типы, которые вот уже сутки держат нас…
— Без еды и питья…
— …Бандиты с большой дороги, которым есть что скрывать. К чему им свидетели? Будь уверен, они постараются от нас избавиться.
— Бррр! От твоих слов мороз по коже подирает, — сказал Меринос.
— Что делать! Я смотрю на вещи прямо. Наше положение серьезно, очень серьезно, поверь.
Два друга разговаривали вполголоса, сидя по-турецки на циновке, затейливо сплетенной туземцами из исполинских листьев.
Их заключили в пещеру, достаточно мрачную, чтобы подтвердить опасения Тотора. Сквозь зияющую в потолке узкую, длинную трещину едва проникал тусклый свет. Под ногами хрустел мелкий песок. Отвесные шероховатые, синеватые стены, кажется, были из слоистого песчаника. Все напоминало гробницу.
Пещера имела в длину метров десять, в высоту не меньше трех с половиной, в ширину же около шести. Больше всего она походила на подземный ход — его перегораживали громадные, из толстенных досок, двери. Одна дверь, другая… И на каждой — могучие замки.
Кроме брошенных на пол циновок, в пещере не было ничего похожего на мебель… Тюрьма, настоящая тюрьма, только без классической кружки с водой, чашки для супа и табурета.
Разговаривая, парижанин стягивал с сапог шпоры.
— Что ты делаешь? — спросил Меринос.
— Как видишь, снимаю шпоры. Очень нужная вещь для петушиных боев, да я-то не петух. Бить ногами — наш национальный спорт, однако драться я привык честно. Обойдусь без вспомогательных средств.
— А я буду боксировать, и ты увидишь, что я не косорукий, — заметил Меринос. — Жаль, они забрали наши револьверы!
— И даже нож. Наверняка готовят какой-то подвох. Жди нападения, — сказал француз. — Впрочем, нас не так-то легко запугать, правда, дружище?
В эту минуту раздался нечеловеческий вопль за одной из дверей. Еще… потом глухой удар… Друзья побледнели, вскочили на ноги, вслушиваясь в предсмертные хрипы неведомой жертвы. Последний вскрик, шум падения…
— Кого-то убивают! — воскликнул Меринос.
Парижанин всем телом навалился на дверь, но тяжелая панель даже не подалась. Обезумев от ярости, Тотор молотил по двери ногами, кулаками и отчаянно кричал:
— Негодяи… убийцы… трусы!
— Молчи, они убьют и нас, — шепнул испуганный Меринос.
— Не могу, я возмущен до глубины души… В двух шагах от нас совершают преступление!
И француз снова стал неистово колотить в дверь. Оттуда послышались хриплые голоса, раздались проклятия, брань, угрозы.
— Держись, Меринос, сейчас нам будет жарко!
— Ну что ж, будь что будет! — смело откликнулся американец, к которому мгновенно вернулось все его хладнокровие.
Послышался щелчок замка, скрип отодвигаемого засова. В открытую дверь хлынул поток света, а затем вошел чернокожий исполин. Все в нем впечатляло: длинная борода веером, спутанные волосы, грудь колесом, громадные руки… Великан был обнажен до пояса. Короткие штаны держались на одной подтяжке, диагональю пересекавшей могучий торс.
Глаза его были налиты кровью, как у быка. Бросая свирепые взгляды, он двинулся к молодым людям, размахивая мясницким ножом, до рукояти красным от крови. За ним в нескольких шагах от входа стояло человек шесть белокожих рослых малых, одетых по-европейски и в сапогах со шпорами.
Три-четыре секунды… Казалось, атлет выбирал первую жертву. Тотор был перед ним. Подняв нож, исполин ринулся вперед с рычанием дикого зверя.
И тогда, демонстрируя удивительное мужество, парижанин насмешливо крикнул:
— Да это обезьяна!
Понял ли противник великолепное, неслыханное, ранящее как кнут презрение? «Пигмей» [100] осмелился оскорбить его, гиганта?!
Да, несомненно. По крайней мере, интонацию он уловил вполне!
Меринос содрогнулся и инстинктивно бросился вперед — заслонить собой друга.
100
Пигмей — здесь: малорослый человек.
— Нет, нет, — прозвучал резкий голос Тотора, — не двигайся!
Парижанин молниеносно присел и швырнул пригоршню песка в глаза чудовищу. Негр снова зарычал.
Тотор тотчас же развернулся и совершил маневр «ногой назад», секрет которого знают только виртуозы французского бокса.
Лошадиное копыто не нанесло бы удара сильней! Чернокожий раскинул руки, его глаза закатились, и со слабым стоном он рухнул как подкошенный.
Все заняло не больше шести секунд.
— Отлично! — восхитился Меринос.
— Это отец научил меня так отбивать бифштекс. Он был бы доволен…
Крики бешенства заглушили ответ француза. Стоявшие у входа белые, увидев, как упал черный гигант, набросились на юношей.
— Вперед, Меринос, вперед, — ободрял Тотор, — лупи их!
Друзья бросились к двери и бесстрашно вступили в схватку с нападающими. Бац! Бац! Это Меринос нанес два великолепных удара прямо в глаз длинному худощавому малому, который замахал руками и завопил.
— Так ему и надо, долговязому! Хороший удар, Меринос! — ликовал Тотор.