Сын Тишайшего 2
Шрифт:
Громко прозвучал горн, временно заглушившего шум битвы.
— Уходим! — рёв Дунина пронёсся над всем полем, — У кого заряжены пистоли десять шагов назад и разворачиваемся! Прикрываем раненных.
Подчиняюсь команде поляка, не знаю, как насчёт десяти шагов, всё-таки я верхом, но метров на двадцать мы отошли. Разворачиваюсь, и по команде мы даём залп в толпу татар. Мельком обращаю внимание на поляну, усеянную телами людей и лошадей. Кто-то ещё шевелится, иные издают крики боли, а один раненый конь безуспешно пытается встать, а издаваемые им звуки похожи на плачь ребёнка. Жутко!
— Назад! —
Оно и правильно. Из зарослей начали появляться всё новые толпы татар. Теперь уже нас могут просто перебить, задавив силой.
Далее я наблюдал за происходящим, будто со стороны. Вот отряд несётся в сторону засады. Хрипят измученные лошади, звенит амуниция, топот десятков копыт сливается в единый гул, а я пытаюсь нормально дышать, отхаркивая вездесущую пыль. Надо продержаться ещё немного и взобраться на небольшой пригорок, где окопалась наша артиллерия.
Следующий кадр — это крики радости людей, только что избежавших смерти. Смотрю в грязные и окровавленные, но счастливые лица, и сам не могу сдержать улыбки. Наверняка я сейчас выгляжу жутко, ещё и этот оскал, сковавший лицевые мышцы. Главное — не паниковать и не истерить. Теперь мне понятно, что такое отходняк после битвы, когда человек прошёлся по грани. Только царю не положено показывать эмоции. Я персона культовая, почти сакральная. Гы!
Вдруг за спиной рявкнул дружный залп десятков орудий, аж вздрогнула земля. Это мне так показалось, просто у артиллеристов получилось пальнуть слитно. Бедные мои барабанные перепонки, надеюсь, слух восстановится. В ушах стоит звон, и, кажется, будто я надел на голову банку, а не шлем. Очередной залп и крики людей. Чего там твориться у татар, не знаю. Надеюсь, что поганым очень плохо. Нарваться на два десятка выстрелов картечью в упор — это страшное дело!
Сползаю с коня и чуть не падаю, оперившись на подскочивших рынд. Ноги попросту отнялись. Прошедшая схватка оказалась слишком сильным для них испытанием. При помощи парней бреду в сторону навесов, как весь лагерь начинает громко орать.
— Наши! Наши!
Поворачиваюсь и вижу, как слева в разрозненные вражеские порядки врубается клин из русской конницы. Более того, в тылу татар началась какая-то возня, и раздались многочисленные выстрелы. Мы расположились выше схватки, но из-за пыли и пота, разъедающего глаза, видимость оставляет желать лучшего.
— В клещи взяли басурман! — заорал Ванька Трубецкой, взобравшийся на единственное в округе дерево, — Дрогнули татары. Бегут!
— В седло! Добьём поганых! — слышу новый рык неугомонного Дунина, — Государь на вас. Только попробуйте его отпустить!
Это поляк крикнул уже рындам и пятёрке охраны, тут же окруживших меня. Сам Иван, даже не думавший спешиваться, развернулся и устремился в сторону неприятеля, возглавляя наш поредевший отряд.
А я в бой уже не рвусь. Хватит мне приключений на одно место. Но признаюсь честно, бодрит. Это мягко сказано! Никогда в жизни я не испытывал такого эмоционального всплеска. Ощущений круче любого секса, поверьте.
— Государь, Фёдька ранен. Хотели его к доктору везти, но он требует тебя, чего-то сказать хочет, — протараторил подбежавший Трубецкой, уже слезший с дерева.
Я
Но ради самого младшего из рынд, которому ещё нет шестнадцати, можно перетерпеть любую боль. Отмахиваюсь от дядьки, пытавшегося меня остановить, и, опираясь на Ивана, встаю на ноги.
Троекуров лежал в тени небольшого деревца, на заботливо подложенном плаще и валике для головы. Выглядел юноша плохо, лицо бледное, броня в крови и царапинах, на лбу испарина. Рядом суетился Митька Голицын и слуга юного князя.
— Государь, — Федька улыбнулся растрескавшимися губами, когда я опустился рядом, — Значит, я смог! Сзади стреляли в тебя, два раза. Свой. Петька Т…
Рында надсадно закашлялся и застонал.
— Я…– пытался он продолжить.
Но мне и так всё ясно. Пазл давно сложился, не хватало только последнего фрагмента.
— Молчи. Тебе нужно беречь силы, — кладу руку на сухие губы юноши.
— Где Келлерман? — обращаюсь к стоящему рядом Савве.
— Князя врачует. Ему стрела сбоку прилетела и доспех пробила. Остальные два доктора раненых в госпиталь повезли. Звать немца?
— Нет! Тащи мой мешок. И распорядись, чтобы несли воду тёплую и быстрее!
Народ тут же забегал. При помощи Апраксина снимаю бахтерец, морщась от боли, и едва сдерживаю крик. Но надо терпеть. А ещё прочь в сторону все мысли, придётся самому делать операцию. Мальчик не должен умереть из-за моей самонадеянности и эгоизма. Разбираться с врагами будем после.
Глава 15
Наверное, я сейчас выгляжу страшно. Оно и немудрено. После пяти проведённых операций мой аналог больничного халата основательно изгваздан кровью и не только. Скорее так должен выглядеть мясник, увлёкшийся любимым делом, либо вивисектор.
Ассистировавший мне фельдшер Кирюхин точно похож на описываемых товарищей. Глядя на него, я сужу о собственном виде. Кстати, Демьян — обычный солдат. Из-за небольшой травмы его отправили в госпиталь помогать вывозить раненных с поля боя. Но оказалось, что санитар поневоле, неплохо разбирается в лечении. Бабка у него деревенская знахарка. Поэтому сам бог велел использовать столь ценный кадр. Мне даже не пришлось долго объяснять про необходимость соблюдения чистоты и дезинфекции. Оказывается, парень сам является сторонником гигиены. Ещё и грамоте обучен, да мои наставления по чистоте читал.
Прямо самородок! Чего он делает в пехоте, не знаю. Теперь его судьба определена, хочет того Кирюхин или нет. Ха-ха! Это у меня нервное.
Когда пять часов подряд промываешь и сшиваешь раны, соединяешь сломанные кости, а ещё копаешься в кишках, то волей-неволей крыша начнёт ехать. Удивительно, что все наши пациенты пока живы. Хотя при нынешнем уровне анестезии, впору было умереть от болевого шока. Большая часть обезболивающего ушла на Троекурова и стольника Протасьева[1], поймавшего сразу две стрелы. Остальные трое являлись моими охранниками с достаточно тяжёлыми колото-резаными ранами.