Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра
Шрифт:
— Скорее! Надо все затащить в укрытие, — распорядился Руперт.
Они побежали к скалистому обрыву, и тут тучи совсем закрыли солнце, а гром и молния оглушили и ослепили их.
Дождь начался не сразу. Это был еще только пролог к буре. Руперт и Нина бежали по острову, роняя вещи, спотыкаясь и поддерживая друг друга; они вбежали в укрытие, обливаясь потом. Руперт осмотрел крышу. Она была вся в дырах.
— Я позабыл лопату, — спохватился он и побежал назад.
— Не надо! Вернитесь! — кричала ему вдогонку Нина.
Молния разрезала огненным ножом
— Какая красота! А ну, скорей, скорей! — подстегнул он себя вслух.
Первая капля дождя свинцовой дубинкой ударила его по голому плечу.
— Руперт! — выбежав за ним из укрытия, звала Нина.
Он отвел глаза от картины надвигающейся грозы и помчался обратно; черное небо разверзлось, и хлынул ливень. Весело схватив Нину за руку, он увлек ее вниз по склону; с неба на них низвергался водопад теплой воды.
Под дождем Руперт принялся осматривать и чинить крышу. Он выпрямил лопатой погнутые листы кровли и заложил камнями зиявшие щели. Мокрые волосы свисали ему на лицо; он успокаивал Нину: она боялась грозы. Море билось о скалы валами мутной воды и коричневой пены, и вскоре уже нельзя было ничего разглядеть сквозь потоки черного дождя.
— Руперт! — отчаянно закричала Нина, когда молния ударила в землю совсем близко от него.
— Не надо бояться! — крикнул он и поскользнулся. Земля уже превратилась в месиво, а дождь бешено отбивал дробь по перевернутой лопате.
Вбежав в укрытие, он встал рядом с Ниной, весь мокрый, с трудом переводя дух. После каждой вспышки раскаты грома сотрясали остров, а стены укрытия жалобно дрожали.
— Немудрено, что греки верили в Зевса и Гефеста, — пошутил он. — Это игра титанов.
— Мне страшно! — воскликнула Нина, кутая плечи в полотенце.
Он потрепал ей волосы на затылке, поднял ее голову за подбородок, потому что она опустила ее, устыдившись своего испуга, и рассмеялся.
— Вас она не убьет.
— А если ударит сюда?
— Ну, это не обязательно.
Она дала ему другое полотенце, чтобы он вытерся.
Первый порыв ветра, налетевшего на них там, на холме, был только пробой сил. Теперь поднялся настоящий ураган, — он навалился на укрытие, как гигантская рука, пытавшаяся то раздавить его, то поднять в воздух. Веселый бог забавлялся вовсю, но убежище держалось. Щели пропускали струйки горячего воздуха, дождь сочился по стенам, но пол оставался сухим, и сверху почти не текло. Нина хотела закрыть дверь, однако Руперт настоял на том, чтобы оставить ее открытой: ему хотелось наблюдать олимпийские игры богов на помутневшем бурном море.
— Катер не вернется за нами в такую погоду, — сказала Нина, натягивая блузку на глаза, чтобы ничего не видеть. — Терпеть не могу грозу. В ней есть что-то противоестественное. Может убить зазря.
— Какая
— Может быть, вы и правы, — сказала она. — Но я бы не хотела умереть от молнии.
— А как бы вы хотели умереть? — шутливо спросил он.
— От старости, — серьезно ответила она. — А уж если мне суждена внезапная смерть, хочу умереть за что-нибудь стоящее. Можно умереть насильственной смертью, но только за то, во что веришь больше, чем в саму жизнь.
Да, смерть от молнии была бы слишком легкой для Нины. Но эта женщина, которая так боялась молнии, готова была пройти через огонь, ужасы и пытки, защищая свой коммунистический мир. Эта мысль его рассмешила.
— Вы напоминаете мне первых христиан, — сказал он, с аппетитом жуя колбасу.
Новый удар грома так сильно тряхнул их укрытие, что оно чуть не обвалилось.
— Ерунда! — насторожилась Нина. — Я не верю в бога. Неужели вы в него верите?
— Иногда верю, а иногда нет, — сказал он. — Скорее, я верю в языческих богов, олицетворяющих силы природы. В общем, они куда человечнее и привлекательнее наших богов.
Нина почувствовала себя в безопасности только с наступлением темноты, когда о буре напоминали лишь гигантские валы на море, непрерывные удары грома и редкие вспышки молнии.
В укрытии было сухо и совсем темно, только молнии освещали его желтым, пронзительным светом. Строение было сбито на совесть и, по мнению Руперта, простоит еще долго, хотя те. кто его сооружали, наверно, давно сложили головы на поле битвы. Руперт и Нина переоделись и, растянувшись на полу, стали рассказывать о себе. Он узнал, что до встречи с ним Нина никогда не разговаривала ни с одним англичанином. Где же она так хорошо научилась говорить по-английски?
Нина объяснила, что училась в московском институте иностранных языков. Как же она стала культработником? По ее словам, сначала она была в Арктике учительницей английского языка. Ее послали туда по окончании института. Там она встретила Водопьянова, вышла за него замуж и стала читать лекции на дальних зимовках. Ее лекции о русской и английской поэзии понравились. Управление Северного морского пути предложило ей остаться и продолжать эту работу. В свою очередь, Нина спросила, чем занимается Джо, и, когда он ей ответил, сказала:
— Но ведь она даром тратит свою жизнь, Руперт. Разве вам не кажется, что ей хотелось бы жить интереснее? Возможно, она боится вам это высказать, потому что женщин, которые добиваются независимости, у вас считают плохими женами и плохими матерями? Наверно, у вас это так.
Ее слова почему-то его раздосадовали, не потому ли, что втайне он сознавал их справедливость? Руперт поразился проницательности Нины, ведь она жила в совершенно другой среде. Она продолжала его расспрашивать: как они встретились с Джо, богатые ли они люди и как чувствуют себя богачи в стране, где столько бедных? Он не стал разрушать ее иллюзий, но удивился, когда она вдруг заметила: