Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра
Шрифт:
— Не надо себя терзать, — мягко сказала Нина.
Женщины так спокойны и выносливы, подумал он. Во всяком случае, она казалась спокойной, хотя он и не был в этом уверен. Телефон избавил его от дальнейших мучительных расспросов, на которые он все равно не получил бы ответа.
Руперт опять услышал ровный голос Джо, и опять в нем вспыхнула тайная надежда, что в ее далеких словах он обретет поддержку и спасение. Но этого не случилось.
— Они сделали Тэсс очень болезненную клизму, — сообщила Джо. — Вот и все. Взяли анализы и говорят, что она здорова.
— Прекрасно! — воскликнул он. — Я постараюсь
— Хорошо, но только не смей лететь, — приказала Джо.
— Почему?
<— Пожалуйста, не лети! С Роландом не надо. Поездом из Москвы всего два дня, так что, прошу тебя — самолетом ни в коем случае!
— Ладно, — пообещал он и вдруг, как ни странно, почувствовал облегчение.
Жизнью детей дорожишь больше, чем своей, и защищаешь ее упорнее, чем что бы то ни было на свете, о детях думаешь всегда в первую очередь, а у Руперта к тому же была с детьми та близость, которая не нуждалась ни в каких подпорках. Дети— венец любви, даже если любовь не приносит полного удовлетворения. Даже если вдруг — довольно поздно в жизни — ты обнаружил душевное сродство с кем-то другим.
Руперт и так считал, что дела его плохи, но утром, когда Нина читала ему в парке «Правду» — Алексей в это время ловил соломенной шляпой бабочку, — его по-настоящему испугала короткая заметка, на которую сама Нина не обратила никакого внимания.
— «В пятницу в Москве арестован так называемый английский „студент“, который в действительности оказался агентом иностранной державы и подвизался в Советском Союзе на поприще шпионажа. Задержанный собирал информацию экономического и военного характера. Он сознался в своей противозаконной деятельности и раскрыл имена других агентов…»
— Как его фамилия? — спросил Руперт.
— Здесь не сказано, — бросила Нина и принялась читать ему о событиях в Конго, от которого американцы, по утверждению газеты, пытались отколоть Катангу; затем она прочла о результатах запуска советского спутника с животными на борту — он благополучно приземлился две недели назад.
— А Тедди еще не вернулся? — поинтересовался Руперт.
— По-моему, он в Москве, — ответила она, подняв глаза от газеты. — Что вы так о нем беспокоитесь? Вы его еще увидите.
— Я по нем соскучился, — солгал Руперт.
Он знал, что возвращение Тедди наверняка грозит ему гибелью, без всяких преувеличений. Теперь он в этом не сомневался. Ну что ж, ничего не поделаешь. Нина заказала места на самолет до Москвы на пятницу. Если повезет, он прилетит в Москву в пятницу вечером и сядет на воскресный поезд в Лондон.
Но Федор наверняка появится раньше, а, может быть, его, Руперта, схватят в Москве.
Руперту становилось все труднее прятать снедавшую его тревогу под маской внешнего спокойствия. Может быть, это и привело к физическому недомоганию, во всяком случае, наутро он проснулся, чувствуя слабость и жар. У него была высокая температура, все тело ныло. «Грипп», — решил он. Руперт попробовал скрыть свое состояние от Татьяны и Нины, когда те пришли к нему, как обычно, с утренним завтраком. Но болезнь его была слишком явной, он даже не смог долго высидеть на стуле.
— У вас жар, — констатировала Татьяна.
— И совсем больной вид, — добавила Нина.
Он беспомощно кивнул. Конечно, приятно, когда две
Нина и все доктора санатория забили тревогу.
Нина не пускала к нему никого, даже Алексея. Входить в его комнату разрешалось одной Татьяне. Его изолировали как раз тогда, когда он начал привыкать к тому, что люди запросто стучат к нему в дверь с единственной целью — сообщить, как они рады с ним познакомиться. И вот Нина наложила на все это запрет.
Зато стали ходить санаторные врачи — их было девять человек, и дверь к нему в комнату не закрывалась целый день. Он считал, что доктора чересчур серьезно относятся к его болезни, хотя чувствовал себя и в самом деле отвратительно. Сестры щупали ему пульс и брали кровь на анализ, врачи мерили давление, слушали сердце и легкие, выстукивали его.
— Хватит с меня докторов! — взмолился он на второй день.
— Но им же надо выяснить, что с вами, — сказала Нина.
— Я и так знаю, что со мной.
Нина покачала головой. Она была очень встревожена. Она была так встревожена, что ни на минуту не хотела оставлять его одного. Засыпая днем, Руперт знал, что она сидит в соседней комнате, читает и боится, чтобы он не отослал ее прочь.
— Даже врачи не знают, что с вами, — возразила она, — так откуда же вы можете знать? Придется делать вам рентген.
— У меня грипп, — доказывал он ей, с каким-то странным удовольствием ощущая слабость и истому.
Теперь он не обязан ни о чем беспокоиться. Все уладится само собой. Нина о нем позаботится. Возле этой женщины с каштановыми волосами он чувствовал себя в безопасности. Но ночью, когда он оставался один, им овладевал страх, дышать становилось трудно, хотя жар у него уже почти спал, да и других признаков гриппа не было.
Тут он решил, что болен чем-то серьезным.
Утром врач-рентгенолог — черноглазая армянка — спросила у него, может ли он спуститься к ней в кабинет.
— Конечно, — ответил он, хотя вовсе не был в этом уверен.
Он накинул свой защитного цвета халат и без посторонней помощи, с трудом передвигая ноги, спустился на нижний этаж. Нина куда-то пропала, и в темном рентгеновском кабинете его встретили армянка-докторша, которая говорила по-французски, и какой-то старичок в резиновом переднике. Когда его отпустили, он с трудом добрался по лестнице до своей комнаты и снова улегся в постель; его разбудила Татьяна, она принесла ему курицу.
— Мужчины — слабосильный народ, Таня, — сказал он ей, вдруг расчувствовавшись. — Женщины куда выносливее. Правда?
— Это потому, что мы всегда можем выплакаться, — деловито разъяснила Таня.
Руперт рассмеялся. Он снова слышал этот неунывающий голос — голос России.
Откуда у них столько душевных сил?
Нина вернулась вместе с десятым по счету врачом, тоже женщиной, чем-то напоминавшей английскую крестьянку, худенькой, усталой и, вероятно, умной. В руках она держала рентгеновские снимки. Нина представила ее как специалиста из Ялты, доктора Долидзе и стала переводить ее вопросы. Был ли у него туберкулез?