Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра
Шрифт:
— Это ты, отец?
Обращение «отец» прозвучало довольно церемонно. Вероятно, Роланд был в одном из тех необщительных настроений, когда он изображал взрослого.
— Да, это я, — прокричал в трубку Руперт. — Как ты поживаешь?
— Спасибо, очень хорошо. Что-нибудь случилось?
— Нет, нет. Я звоню потому, что пора собираться домой, — сказал Руперт.
Роланд немного помолчал.
— А можно мне остаться здесь до четверга?
— Тогда я приеду за тобой в пятницу.
Они сухо и вежливо попрощались, и Руперт повесил
Нина взглядом спросила его, что сказал Роланд.
— По-моему, он чувствует себя там как рыба в воде, — заметил Руперт. — Хочет остаться до четверга, поэтому закажите нам места на самолет до Москвы на пятницу. Это возможно?
— Думаю, что да.
Они тоже были друг с другом необычайно вежливы, но странное дело: чем дальше они старались друг от друга держаться и чем больше прилагали к этому усилий, тем больше разжигали в себе чувство, которого прежде не испытывали. А оно, в свою очередь, толкало их на близость, которой они так упорно старались избежать.
— Вы можете соединить меня по телефону с Джо? — спросил он.
— Вам придется подождать до одиннадцати вечера, — сказана она. — Я к тому времени вернусь. А сейчас, если я вам больше не нужна, я должна пойти утихомирить Алексея.
— Спасибо, мне ничего не нужно.
— Тогда я пойду.
— Хорошо.
Нина уходила нехотя, и он отпускал ее тоже неохотно. Он вдруг осознал, что последние две-три недели проводил с ней целые дни, а вот сейчас она закроет за собой дверь и уйдет к другому. «Что она будет делать, когда войдет к Алексею? — спрашивал он себя. — Как она будет себя с ним держать? Неужели она будет такой, какой была раньше?»
— Нина! — окликнул он ее.
Она неуверенно обернулась.
— Да?
— Где Тедди? — осведомился он, принуждая себя думать о другом. — Он вернулся из Севастополя?
— Вернулся, а потом снова уехал, когда узнал, что нас нет. Не знаю, где он сейчас. Кажется, гостит у приятеля. Кто-то приезжал с ним из Севастополя… А что? Он вам нужен?
— Нет, ничего. Я просто подумал, куда он девался.
— Вернется. Не беспокойтесь, — сказала она и поспешно ушла, воспользовавшись тем, что Татьяна принесла обед.
Тревожные мысли о Федоре и о синем путеводителе были сейчас для Руперта даже облегчением. Что угодно, лишь бы не думать о Нине!
Хотя время обеда прошло и Руперту совсем не хотелось есть, он все же сел за стол, чтобы Танины труды не пропали даром.
Руперт и Нина просидели на балконе битый час, ожидая соединения с Лондоном. Вокруг синела тихая, теплая летняя ночь. Наконец Руперт услышал нетерпеливый голос Джо, донесший до него аромат другого, английского лета.
— Здравствуй, Джо! — его крик нарушил полуночную дремоту. — Как поживаешь?
Но Джо вдруг куда-то пропала, и он закричал громче, чтобы ее вернуть.
— Джо, ты меня слышишь?
— Когда ты приедешь домой? — спрашивала она. — У тебя даже голос обрусел. Ты съездил на остров? Я только
— Да, — ответил он, мысленно кляня этот остров. — Мы там были. Ты слышишь? Мы вернемся, наверно, через неделю…
— Я ждала вас сегодня или завтра. Роланд с тобой?
Она снова исчезла, и он крикнул ей:
— Нет, он спит!
Он до сих пор так и не сказал ей, что Роланд в пионерском лагере. Успеется. Многое еще успеется. Связь опять прервалась. Наступило молчание. Потом Джо появилась снова в середине торопливой фразы о том, что Тэсс уже два дня в больнице.
— Почему в больнице? — кричал он. — Я ведь думал, что она выздоровела.
Тут их разъединили, и он передал трубку Нине: некоторое время она громко пререкалась с телефонисткой, потом развела руками.
— Они попытаются соединить вас вторично, — пообещала она.
— Джо говорит, что Тэсс в больнице…
— Давайте подождем.
Они вернулись на балкон, утонувший в синеве над темным морем, — оно было покрыто глазурью белого лунного света, но прожектор пограничников то и дело резал его, как пирог.
— Зачем вам ждать, Нина? — сказал Руперт. — Вы, наверно, устали.
— Ничего. Разговор скоро дадут.
Она вновь обрела свое чувство долга, свое бесстрастное гостеприимство. Зато он вновь почувствовал опасность — ее сдержанность только напоминала ему о том, чего нельзя было себе позволять. И чем дальше, тем было хуже. Спокойствие не возвращалось к нему. Он надеялся, что голос Джо все поставит на свое место, но дело оказалось не так просто. Джо — это Джо. Голос ее был спокойным, далеким и безличным, какой сейчас казалась ему и она сама. Одно душевное слово от Джо — и он почувствовал бы себя совсем иначе, но Джо не умела говорить душевных слов. Все у нее было на редкость трезво и прямолинейно, даже любовь.
— Алексей не будет беспокоиться, если проснется? — спросил Руперт Нину.
— Нет, — тихо ответила она. — Он знает, где я; а пока с ним побудет Гриша. Алексей спит.
«А ты пока сидишь здесь со мной», — чуть не вырвалось у него цинично. Но цинизм был несвойствен ни его настроению, ни его натуре. Он знал, что она испытывает то же, что и он. Ей было, наверно, даже труднее — ведь другая часть ее жизни находилась всего в нескольких шагах от нее, и ей приходилось и там и тут сохранять спокойствие и выдержку.
— Мне очень жаль; Нина… — с отчаянием произнес он.
— Теперь уже это касается только меня, — тихонько прервала его она.
Да, но и у него самого не все решено! Голос Джо напомнил ему об этом. Правда, для него не было новостью, что у них с Джо разные натуры, разный душевный мир. Но теперь он начинал понимать, что между ним и Ниной это различие не так велико. И какой бы характер ни носила человеческая слабость, с которой оба они боролись, даже эта борьба рождала между ними странное душевное сродство, какого Руперт раньше никогда не ощущал в своих отношениях с другими людьми.