Сыночек в подарок, или Станьте моим мужем, босс!
Шрифт:
– Собрала.
Бурчу я неразборчиво и двигаюсь к раковине, чтобы намочить губку.
Я узнала о том, что Олег мне изменяет, две недели назад, и успела пройти три стадии принятия неизбежного.
Сначала я отрицала очевидное. Отчаянно мотала головой. И затыкала уши, лишь бы не слышать подробности их интрижки.
После упала в котел лютого гнева. Расколотила половину сервиза, подаренного свекровью. И испортила недавно купленную в рассрочку плазму.
Потом торговалась с совестью до жжения в легких.
Глупая.
– Мамочка, не грусти, пожалуйста! Скоро я вырасту и заработаю нам много-много денег. Мы купим с тобой большой дом и никогда не будем ни в чем нуждаться.
Из омута безрадостных мыслей меня вытаскивает сидевший молчком сын. Косится на меня из-под пушистых ресниц. А я захлебываюсь щемящей нежностью от его непосредственности.
Пересекаю рваным шагом кухню. Опускаюсь рядом с ним и растрепываю его каштановую шевелюру.
– Обязательно купим, сынок. Ты у меня самый лучший мужчина на свете.
Говорю ему со всей искренностью, на которую я только способна, и поражаюсь тому, как быстро взрослеют современные дети.
И мне бы ругать глобализацию и чертовы гаджеты, в которых залипают подростки. Но в глубине души я понимаю – в первую очередь виноваты мы с Олегом.
Это мы лишили собственного ребенка нормального детства.
– Аня, что с кашей?
– Сгорела.
Я отвлекаюсь на переступающего через порог супруга и небрежно пожимаю плечами.
Я вряд ли бы сильно огорчилась, если бы этот дом обуглился дотла. А тут какая-то овсянка.
– Хочешь, возьми бутерброд.
– Аня! Ты же знаешь, я терпеть не могу питаться всухомятку.
– А мне что прикажешь делать? Катеньке своей позвони. Пусть готовит тебе первое, второе и компот.
От упреков, на которые Олег больше не имеет права, во мне просыпается злобная стерва. Это она выразительно выгибает бровь, иронично хмыкает и язвит.
Пытается спрятать за показной броней уязвимость и боль, которая плещется глубоко внутри.
– И ты еще удивляешься, почему я попросил развод?
Муж стоит посередине комнаты, сцепив руки в замок, и смотрит на меня так, как будто мы с ним давно чужие люди. Как будто мы не делили с ним постель, не давали клятвы верности и не обещали любить друг друга до гробовой доски.
И это задевает.
И я уже готовлюсь вылить на него поток обвинений, когда меня перебивает звонок.
– Здравствуйте, Анна Николаевна. У нас очень много заболевших. Школу закрывают на карантин.
Извиняющимся тоном сообщает Ванина классная руководительница, отчего я испускаю разочарованный вздох.
А спустя пятнадцать минут качу чемодан по рыхлому снегу и гадаю, как буду объяснять своему начальнику, что делают в боксерском клубе семилетний ребенок и его игривый щенок Марли.
Проскальзываю
И если я рассчитываю, что это утро не может стать хуже, то катастрофически ошибаюсь.
– Анька, привет! – вопреки желанию отключить телефон, я все-таки принимаю вызов от Митиной и морщусь от ее бодрого до безобразия голоса. – Звоню напомнить, что в субботу я жду тебя на свадьбу.
– Тань, я…
– Будешь зажигать круче всех?
– У Ваньки школу закрыли на карантин. Эпидемия. Боюсь, что мы тоже могли заразиться.
– Никакие отговорки не принимаются. А то я решу, что твой хваленый муж и сын – выдумки, и ты на самом деле живешь одна с тридцатью кошками. Дресс-код синий. Чао, Славина.
Звонко смеясь, отключается одноклассница. Я же принимаюсь рассеянно растирать грудь и сдавливаю виски.
Признаваться успешной во всех отношениях Митиной в том, что меня выставили из дома и теперь я мать-одиночка, не хочется. Хочется сбежать в Антарктиду к пингвинам и дрейфовать на льдине с морскими котиками.
Лишь бы не предаваться жалостью к никчемной себе.
– Доброе утро, Ань. Сделай мне кофе.
Мой босс, Северский Марк Алексеевич, внезапно материализуется у меня за спиной и заставляет подпрыгнуть на месте. Подмигивает мне лукаво, прежде, чем скрыться в кабинете, и усиливает и без того неконтролируемую панику.
Трусливо обрадовавшись, что Ванька ушел в туалет вместе с Марли несколькими минутами ранее, я вытираю потные ладошки о юбку и торопливо варю шефу горячо любимый им латте. Делаю глубокий глоток воздуха и проскальзываю в приоткрытую дверь.
Застываю рядом с широким добротным столом и изучаю вальяжно развалившегося в кресле мужчину.
Внешность у Северского выдающаяся. Густые смоляные волосы, зачесанные назад. Упрямые резкие скулы. Волевой подбородок. Темно-карие, практически черные глаза, которые разбили не один десяток девичьих сердец.
Крупные руки с выступающими венами. Длинные пальцы, которые, несомненно, умеют доставлять удовольствие. Широкий разворот плеч.
В общем, в Марке идеально все. За исключением одной малюсенькой детали.
Он бабник. Казанова. Коллекционер. Тот, кто делает зарубку на ножке кровати, и на следующее утро забывает имя спутницы, с которой провел ночь.
Прокручиваю это все в мозгу за считанные секунды, хватаю за хвост бредовую мысль и не успеваю прикусить непослушный язык.
– Марк Алексеевич, станьте моим мужем! Пожалуйста.
Тишина между нами повисает такая оглушительная, что в ушах нещадно звенит, а сердце совершает немыслимый кульбит и ухает на дно желудка.
– Что-о-о? – ревет босс, как взбешенный гризли, которого в разгар спячки разбудили и вытащили из берлоги.