Сыночкина игрушка
Шрифт:
Через улицу громко скрипнула дверь и послышался раздражённый вздох. Дядька Митяй непроизвольно скрючился, прижимаясь к земле. Прищурившись, старик посмотрел на не спавшего в такую рань человека. Андрей Семёнович стоял, торопливо запихивая что-то в рот, на верхней ступеньке крыльца. В правой руке он сжимал грязный целлофановый пакет. Разглядеть с такого расстояния дядька Митяй не мог, но сразу понял, что в пакете еда. Мужчина же тем временем быстро огляделся по сторонам и, не заметив старика, торопливо зашагал к гаражу, будто решившись на неприятное, но важное дело.
49.
Тяжёлая металлическая дверь хлопнула, разбудив Катю. Андрей Семёнович
– Привет, – глухо поздоровался он.
Кусок заплесневелого сыра, чёрствая горбушка чёрного хлеба и покрытая белой слизью колбаса, неделю как позабытая на полке холодильника, стукнулись о дно миски. Твёрдые края хлеба скрежетнули по металлу. Девушка вздрогнула от этих звуков, её бледная кожа, так и не успевшая загореть, покрылась крупными мурашками.
– Третий день пошёл, Катерина. Пора бы уже решать.
Мужчина говорил спокойным, будничным тоном. Словно рассуждал о том, что пора уже снимать созревшие овощи с кустов. Или о том, что самое время начинать собирать вещи для дальней поездки. Пора решать. Пора решать, станет ли она секс-игрушкой и инкубатором его умственно отсталого сына или умрёт. Катя почувствовала, что её сердце, ещё вчера вечером переполнявшееся отчаянной решимостью идти до конца, гулко застучало о грудную клетку. Девушка с ужасом ощутила, что для неё мир сузился до размеров камеры. Они летят в космосе – она и этот страшный мужик, на сей раз заявившийся в одиночестве. Мужик, стоящий у входа и рассуждающий о том, что у неё осталось всего несколько часов на то, чтобы принять самое важное решение в своей жизни. Катины лёгкие судорожно сжались, и из горла вырвался невнятный хрип.
– Чего?
Переспросив, Андрей Семёнович переступил с ноги на ногу и раздражённо поморщился, хлопнув себя по пустому карману брюк: забыл папиросы дома, на кухонном столе.
– Чего ты там бормочешь? Давай это, яснее, а? Воняет у тебя тут.
Последняя фраза хлестнула Катино самолюбие. У неё тут…
– Не надо… – промычала она дрожащим голосом. – Не надо, отпустите…
– Ясно…
Маньяк устало вздохнул и почесал живот. Этим утром он выглядел бледным, почти как его пленница. Сумасшедшая улыбка больше не блуждала по толстому лицу, а руки беспокойно дёргались, то хватая подол застиранного поло, то отпуская его. Неожиданно девушка поняла, что в этот визит он не играет с ней, как во все свои предыдущие появления. Маньяк выглядел усталым и нервным.
Сердце её снова забилось, но на этот раз не от страха: его окрыляла надежда. Неужели они идут по его следу? Не важно кто: поисковики, полиция, семья… Какие причины нервничать могут у него быть, кроме преследования? Наверняка обнаружились зацепки, знаки, нашлись свидетели нападения в лесу. И теперь он, этот жирный боров, трясётся за свою шкуру и шкуру своего безмозглого сынка! Не потому ли он и не привёл его с собой?
И Катя решила рискнуть.
– У вас ничего не получится! – срывающимся голосом выкрикнула она. – Вас найдут и посадят!
По тому, как маньяк вздрогнул и округлились его глаза, Катя поняла, что попала в цель. Ликование поднялось в её душе, но уже в следующий миг эйфория прошла. Андрей Семёнович, побагровев и стиснув зубы, шагнул к ней. Его руки больше не плясали нервно по объёмистому животу: они замерли, сжавшись в пудовые кулаки.
Катя ни на секунду не усомнилась, что мучитель ударит её. Она сжалась в комок, уже чувствуя,
Но Андрей Семёнович этого не сделал. В последний миг, уже нависнув над Катей своей огромной тушей, он разжал кулаки. Толстые, похожие на шпалы, руки мужчины вытянулись вперёд, стискивая в кулаках Катины волосы. Позабыв о своей наготе, девушка забилась, пытаясь вырваться и сходя с ума от боли. Но толстяка её сопротивление не впечатлило. Глухо ухнув, он одним рывком поднял девушку над землёй.
Кате показалось, что она слышит треск, с которым скальп отрывается от головы. Ужасная боль захлестнула её. Отчаянно извиваясь, она стучала маленькими кулачками по рукам мужчины, изо всех сил цеплялась за его пальцы, пытаясь разжать их. Но её словно держал памятник, оживший, как в старой сказке про дерзкого мальчишку Нильса. Сквозь ослепляющие вспышки боли она с трудом могла разглядеть, как мужчина, с перекошенным от ярости лицом, подносит её всё ближе и ближе к себе. Его по-лягушачьи выпуклые и неживые глаза пылали первобытной яростью. Девушке даже показалось, что он собирается укусить её за нос.
Размахнувшись, Катя несколько раз изо всех сил пнула своего мучителя в живот, но толстый слой сала надёжно оборонял его. Маньяк даже не покачнулся, не изменился в лице, его тяжёлое дыхание не сбилось.
– Убью тебя… – прохрипел монстр Кате в лицо. – Убью, чёртова сука…
Катя надеялась, что у неё хватит смелости ещё раз выкрикнуть угрозу, пусть это и стоило бы ей жизни. Если уж умирать, то с достоинством. Со всем достоинством, на которое способен человек в её ситуации. Она вдохнула поглубже, но неожиданно для себя самой завопила совсем не то, что собиралась:
– Пустите! Пустите! Пожалуйста!
Голос девушки, от паники ставший по-детски тонким и звонким, прозвучал в камере, как звон разбитого стакана, больно резанув барабанные перепонки. Мужчина замер, скривившись ещё сильнее. И Катино тело снова среагировало без участия мозга.
Она находилась уже куда меньше, чем на расстоянии вытянутой руки от мучителя. Она могла разглядеть каждую капельку пота на его ненавистном лице, каждую волосинку на покрытом трёхдневной щетиной подбородке. С удивлением и почти благоговейным ужасом Катя осознала, что Андрей Семёнович уже совсем скоро превратится в старика, что его борода и виски уже полностью седые. И нейроны её головного мозга среагировали моментально, куда быстрее, чем ей бы того хотелось. Осознание того, что всего через несколько лет жизнь этого мужчины будет полностью зависеть от умственно отсталого паренька, который не способен обслужить самого себя, не говоря уж о старике-отце, электрическим разрядом прошло через её тело. Катя выросла в тепличных условиях, воспитанная старомодной и чувствительной матерью. И последствия этого воспитания проявились в самый ненужный момент…
Жалость, мелькнувшая в душе девушки всего лишь на краткий миг, заставила её руку дрогнуть. И растопыренные пальцы, направленные прямо в глаза мучителя, отклонились в сторону. Мимолётный укол жалости миновал, будто его и не было, но поздно. Ногти, содранные о бетонные стены, обломанные и грязные, сильно оцарапали его лоб и щёки, пустив кровь. Алые капельки набухли в глубоких горизонтальных царапинах и поползли вниз, смешиваясь с едким потом и растворяясь в нём, но этого не хватало для того, чтобы обездвижить Андрея Семёновича.